Денис Попов - Точка слома

Летова, тем временем, лечили в горбольнице. Наложили пару швов, диагностировали сотрясение мозга средней тяжести и крайнее нервное переутомление. Прописали покой в течение недели, однако, ясное дело, Летов уже в одиннадцать вечера вышел из больницы, и, несмотря на ноющие, только-только зашитые раны, рванул в отделение.

В итоге, в этот день было убито пять человек: двое агентов, ефрейтор милиции Скрябин, и еще двое постовых, а также тяжело была ранена жительница дома, в которую пальнул убийца. Сам преступник до сих пор не был найден: усиленное патрулирование (особенно в районе стрелочного и паровозоремонтного заводов) ничего не дало, а найдена на данный момент была только шапка душегуба.

…Тем временем товарняк сбавлял свою скорость. Павлюшин хотел спрыгнуть еще у Крахали, но там он ехал слишком быстро – прыгать было смертельно опасно. Теперь поезд подъезжал к станции Шелковичиха, и поэтому скорость его убывала – еще чуть-чуть и можно прыгать. Вот уже четко проходят мимо редкие огни фонарей, видны очертания маленьких домиков. Раз – и Павлюшин катится по острым камням насыпи, продолжая раздирать свою одежду.

Часы показывали ровно восемь вечера. Мрак опустился на этот поселочек при станции, домики начали задыхаться от темени, а холод продолжал свое безостановочное наступление, порабощая новые и новые пяди мерзлой земли.

Жажда убийств, дикая щекотка в мозгу Павлюшина достигла своего апогея. У него тряслись руки, уши лопались от крика голосов, а мысль была только одна – убить. Он понимал, что больше не может – надо кого-то зарубить, обязательно надо.

И тут ему на помощь пришло одноэтажное бревенчатое здание барачного тип, с черной от тьмы вывеской: «Фельдшерский пункт №1. Ст. Шелковичиха».

Павлюшин улыбнулся, чуя близость наслаждения, взвел курок автомата и дернул дверь, откуда ему в лицо пахнуло спиртом и теплом, которые шли из светлого коридора больницы. Там на скамейке сидели четверо работяг в телогрейках: двое из них сжимали глаза, один держал на весу забинтованную и окровавленную ладонь, а четвертый просто смотрел в пол.

Павлюшин переступил порог и, не сказав ни слова, прошелся очередью по несчастным людям. Раз: и на полу лежат корчащиеся от боли работяги, а на штукатуренной стене лужи крови с вмятинами от пуль. Сразу же распахнулась дверь кабинета терапевта, и сразу же ее прошила автоматная очередь: на этот раз наповал была убита медсестра.

Врач-терапевт, вспомнив как у него на глазах осколками рубило раненых во время войны, понял, что это конец, а его помощница и больная бронхитом женщина завизжали что есть мочи. За дверью послышались одиночные выстрелы: это Павлюшин добивал раненых работяг.

Однако врач не терял времени зря: он выломал оконную раму тяжеленным словарем лечебных трав и, давя ногами осколки, в окно полезли испуганные женщины. Врач же запахнул дверь, прижав ее своим телом: он понимал, что сейчас его прошьет автоматная очередь, однако самым главным для него было задержать убийцу хотя бы секунд на тридцать, дабы несчастные женщины могли убежать как можно дальше и потонуть в темноте вечера.

Павлюшин пустил пулю в голову уже мертвой медсестры, а затем прошелся очередью по двери. Врач устоял, хоть и получил в спину четыре свинцовых пули калибра 7,62 мм. Вскоре в дверь ударил приклад: бравый эскулап почти упал с ног, но схватился за вешалку и вновь устоял на ногах. Тогда в него вновь полетели пули и после этого он уже свалился на чистый пол фельдшерского пункта, чувствуя близость гибели.

Дверь распухнулась. На пороге оказался разъяренный и злобный Павлюшин, бросивший пустой автомат на пол, затем он вынул из кармана пальто топор и принялся рубить своего главного врага на данный момент: врача, который посмел сопротивляться Ему.

Ударов он нанес немного, однако череп бедному эскулапу все равно разбил. Вслед за этим Павлюшин своими окровавленными перчатками принялся искать спирт и сосуд какой-нибудь, чтобы взять с собой «трофей». Искать пришлось недолго: скоро на столе в луже спирта стояла стеклянная банка, наполненная до краев этой пахучей жидкостью. Уже через минуту она лежала в кармане пальто с «трофеем», будучи плотно закрытой.

Пройдясь по пункту в поисках новых жертв, Павлюшин никого не нашел: оставшиеся две комнаты были пустыми. Тогда он, выйдя на улицу, побежал прочь – буквально через минуту фельдшерский пункт заполонили ужаснувшиеся участковые милиционеры. От испуга они минут пять находились в полной дезориентировке: двое из них впервые видели трупы, от чего вообще хотели блевать, а двадцатитрехлетний лейтенант сидел, схватившись за голову, в окружении трупов.

Когда же испуганные участковые бросились искать людей в округе, Павлюшин уже шел по земляному шоссе, идущему вдоль линии «железки». Пройдя минут десять сквозь падающий снег и холод, смешанный с мраком, Павлюшина подобрала едущая «Полуторка». Добрый и разговорчивый водила, везущий что-то в Первомайку, согласился высадить Павлюшина около реки Иня, которая, к счастью Павлюшина, была водиле по пути.

Второй раз за день душегуб оторвался от преследования, спася свою шкуру.

Глава 15.

«Полетели, нас ждут»

--В.Самойлов

Уже в одиннадцать вечера милицейская «Победа» с избитым и укутанным в теплое шмутье Летовым, усталым Горенштейном, который успел отморозить себе пальцы ног, Кирвесом, проработавшим весь день с трупами, Юловым, который словно прирос к «Фотокору» и сержантом Беловым, присланным в подмогу из Бердска, неслась сквозь сильнейшую метель в сторону станции Шелковичиха. Горенштейн, узнав про расстрел в фельдшерском пункте, и про труп без левой кисти, да еще к тому же и на станции, в сторону которой отъезжал тот злополучный состав со стрелочного завода, сразу решил рвануть на новое место убийства, а параллельно с Горенштейном в Шелковичиху выехала полуторка с двадцатью пятью солдатами Внутренних Войск для помощи в прочесывании местности. Небольшие отряды милиции и станционных смотрителей из Шелковичихи, а также окрестных деревень уже занимались этим, однако жуткая метель, которая создавала чуть ли не нулевую видимость, затрудняла поиски. Казалось, что Земля сошла с ума: холода ночью ударили под минус 25, метель стала уничтожать все в округе, а сугробы росли в геометрической прогрессии. Фары «Победы» давили из себя последнюю энергию, чтобы продрать мрак ночи и стену снега, дабы водитель, только прибывший по мобилизации из Искитима, мог видеть хотя бы ближайшие метры дороги. Казалось, что это не дорога, а стена какой-то хибары: вроде вся белая, заштукатуренная, но то, что под этой снежной «штукатуркой» было шершавым и волнистым, словно Обь в непогоду.