Александр Арсаньев - Третье дело Карозиных

– Что ж, я рад, что ты проснулась в хорошем настроении, – проговорил наконец Карозин, допил свой кофей и встал из-за стола. – Мне пора, – холодновато заметил он и вышел из столовой, изменив своей привычке – не поцеловав жену на прощание.

– И поэтому мне его нужно было испортить, – горько, даже с обидой, сказала Катенька ему вслед, потому что ее настроение действительно мгновенно изменилось, стоило только Карозину оставить ее одну. Катя нахмурилась и почувствовала, что никуда ей идти не хочется, ни с кем встречаться не хочется, и уж тем более ничего не хочется ни у кого выяснять.

Она допила кофей и поднялась к себе. Да, настроение было испорчено окончательно, до такой степени, что просто плакать хотелось. Она и всплакнула, сидя у окна и ни о чем особенно и не думая, а просто глядя на улицу. Снова отчего-то вспомнился Ковалев, его синие-синие глаза, то, как он смотрел, что говорил, как хорош был собою. Словом, через час, когда Катеньке доложили, что внизу дожидается господин Сульский, она была так расстроена, а ее хорошенькие зеленые глазки все еще были полны слез, что, спохватившись, она минут двадцать пыталась привести себя в порядок, однако стоило ей только войти в малую гостиную, куда проводили Алексея Петровича, как он тотчас заметил ей:

– Вы нездоровы, Катерина Дмитриевна? – причем проговорил он это самым нежным и заботливым тоном. – Быть может, я не вовремя? Простите великодушно, что побеспокоил. Не стоило вам подниматься с постели, мое дело могло и подождать.

– Да нет, – слабо улыбнувшись ему и протянув ручку для поцелуя, откликнулась Катенька. – Нет, Алексей Петрович, с моим здоровьем все в полном порядке, просто вот нервы… Все, что вокруг происходит, ужасно на меня действует, – добавила она и покраснела, ощутив все нелепость сказанной фразы. Так выражаются экзальтированные особы, к коим Катерина Дмитриевна Карозина никоим образом себя не причисляла.

– Что ж, – протянул Сульский, не зная, что еще тут уместно будет сказать.

– Присаживайтесь, – предложила Катенька и сама села в кресло. – У вас новости? Вы вчера так загадочно исчезли. Надеюсь, не зря?

– Не зря, нет, – улыбнулся он открыто и мягко, опускаясь в кресло напротив. – Вы меня извинили за мое исчезновение? Я вас предупреждал о такой возможности, помните?

– Да, конечно, – ответила она, – конечно, извинила. Правда Наташе стало плохо. С ней случилась истерика. Впрочем, этого и должно было ожидать. Но после она оправилась довольно скоро. Так что у вас, Алексей Петрович? Надо полагать, что на кладбище вы увидели Мельского, потому и исчезли?

– Да, – подтвердил Сульский. – Правда держался он в стороне, можно даже сказать, что делал вид, будто и не на похороны пришел. Вы, должно быть, и не заметили, Катерина Дмитриевна, но он стоял поодаль от основной компании, – Алексей Петрович криво усмехнулся. – Так вот, – вздохнув, продолжил полицейский, – едва только с вашей подругой началась, как вы сами выразились, истерика, – как можно деликатней выговорил Сульский, – так тотчас он отправился восвояси. Я, естественно, последовал за ним, благо к тому моменту не успел еще и сам к компании присоединиться, а потому мне без особенного труда удалось изобразить постороннего. Я даже, не дойдя до вас, остановился у какой-то могилки и изобразил скорбное лицо. Мельский прошел мимо, я постоял еще несколько времени, дал ему возможность добраться до ворот, а потом уже двинулся и сам к выходу. На мое счастье, он не знает меня в лицо, по крайне мере, я так полагал, – поправился Сульский, – и я был в шляпе. Мельский же, опять-таки на мое везение, был один и к тому же пешком. Я пошел за ним. Так мы прошли два квартала и он свернул во двор какого-то домишки. Что мне было делать? – Сульский вздохнул и пожал плечами. Я постоял, поглазел на витрину соседнего магазина, и правильно сделал, между прочим, – усмехнувшись, промолвил он.

– Буквально минут через пять, – продолжал Алексей Петрович, закинув ногу на ногу, – выходит Мельский со двора, причем, заметьте, какой маскарад! До этого он был одет, как все студенты – в потертый долгополый сюртук и мягкую шляпу, а тут, смотрю, выходит этаким купчишкой! Сапожки, косоворотка, жилет, картузишко какой-то. Я даже подивился такому перевоплощению, скажу честно, не сразу и признал его. Он, мерзавец, и походочку сменил, да еще и семечки лузгает. Пошел вразвалочку дальше, я, чтобы не привлекать его внимания, таки заглянув в магазин, вышел оттуда только тогда, когда он за угол уж поворачивать собрался. Идем дальше, он впереди меня шагах в двухстах, и я – прогулочным шагом оба идем, делаем вид, что гуляем и наслаждаемся прекрасным майским деньком. Проходим этаким манером еще два квартала, он по сторонам головой вертит, и все с таким видом, будто в первый раз в Москве и все-то ему интересно. Ну а я делаю вид, будто страсть как дома засиделся, а потому и гуляю теперь. Гуляем, значит, – Сульский улыбнулся, вспоминая свою вчерашнюю прогулку. – проходим еще пару кварталов, я уж думаю, куда идем-то, уж, знаете ли, Катерина Дмитриевна, как-то подустал вот так вышагивать со скучающим видом. Однако все, пришли, как выяснилось. Опять какой-то дом, Мельский снова шмыг во двор, я дворника увидал, да и спрашиваю его, мол, чей дом такой будет. Дворник, получивший от меня на полштофа, все мне и обсказал. Интересный дом получился. Некоей вдовы по фамилии Ковалева. – Катя сделала большие глаза. – Да-да, Катерина Дмитриевна, по фамилии Ковалева. Да еще, не поверите, конечно, – он сделал эффектную паузу и добавил, наслаждаясь произведенным эффектом: – Вдовы Ковалевой, бывшей рязанской помещицы.

– Этого просто быть не может, – пролепетала Катенька. – Алексей Петрович, неужели такое возможно? – По ее растерянному виду было слишком заметно, как она не ожидала такого открытия. Получалось, что Сергей Юрьевич Ковалев совсем уж ни при чем, кроме как при том, что передал Морошкину векселя за карточный долг. – Неужели этакое возможно? – повторила она.

– Как видите, Катерина Дмитриевна, – мягко откликнулся Сульский, прекрасно понимая ее растерянность и не желая этим воспользоваться, а наоборот даже, пытаясь теперь как бы сгладить эффект, произведенный его же собственными словами. – Представьте же, каково было мое удивление!

– Но ведь вы же сами мне говорили, – попыталась возразить Катя, – что нет и не было у покойного художника никакой родственницы в Рязани. Никакой помещицы Ковалевой.

– Так-то оно так, Катерина Дмитриевна, – кивнул Сульский. – Такой родственницы у Соколова действительно не было. Да и теперь нет в Рязани богатой помещицы с такой фамилией. Но еще пять лет назад она действительно проживала в Рязани, а перебралась в Москву после смерти своего супруга и теперь содержит доходный дом. Хотя, конечно, никакой родственницей Соколову, скорее всего, и не приходится. У них, возможно, другая связь была. – Катя нахмурилась. – Однако, – поспешил добавить Алексей Петрович, чтобы обойти деликатную тему, – мне представляется, что на самом деле Соколов и вовсе не был знаком с этой милой женщиной, а она мила, хотя уже и не в том возрасте… Но не отвлекаюсь. Так вот, скорее всего, Катерина Дмитриевна, Соколов просто воспользовался ее фамилией и ее историей, чтобы объяснить своим соседям неожиданное получение столь необходимых денег.