Александр Арсаньев - Третье дело Карозиных

Едва Никита Сергеевич вошел в дом, он сразу же осведомился, не приехала ли еще Катерина Дмитриевна. Ефим ответил, что «никак нет-с». А на вопрос, куда же она отлучилась, сказал, что «Катерина Дмитриевна поехали к госпоже Васильевой». Отчего-то это известие еще только больше огорчило Карозина. Он заволновался пуще прежнего, хотя и знал, и помнил, что вчера она так и собиралась сделать. Однако предчувствие чего-то нехорошего и беспокойство за Катеньку его не отпускали.

Часы уже показывали без четверти шесть, а Кати все еще не было дома. Карозин, не выдержав напряжения и устав уже бродить по дому с таким видом, что все слуги попрятались, после того как он ни за что ни про что накинулся с руганью на Груню, которая только лишь сообщила о том, что обед готов и спросила, подавать ли, – так вот, устав уже от нервного напряжения, все никак не ослабевающего, а даже и наоборот, решился самолично поехать к Васильевой. Видеть ее ему ничуть не хотелось, но и сидеть дома, мучаясь неизвестностью, казалось еще хуже, чем ехать к этой малоприятной особе в Каретный. Никита Сергеевич Карозин отдал распоряжения, чтобы Катенька никуда не отлучалась, ежели вдруг вернется раньше него, и дождалась его непременно, и чтобы ей сразу же передали, что он поехал за нею к Васильевой, а сам вышел из дома и на Тверской кликнул «ваньку».

То, что супруга поехала в собственном экипаже, с одной стороны, даже успокаивало – не дай Бог что, конечно, но все-таки с ней был Степан, карозинский кучер. С другой стороны, если уж она собиралась провести у Васильевой весь день, то могла бы и отпустить Степана до этого часа.

Между тем пролетка доехала до Петровских ворот, а потом уж и свернула в Каретный ряд. А когда выехали наконец в Средний Каретный, то Никита Сергеевич чрезвычайно огорчился, надеясь еще, что у классического трехэтажного особняка Васильевой он таки увидит собственный экипаж. Однако улица была совершенно пуста – нигде ни одной коляски. С тяжелым сердцем Карозин расплатился и велел извозчику ждать, не намереваясь проводить в этом доме более десяти минут. Он поднялся на крыльцо, позвонил в дверь. Ему открыл высокий чопорный старикан с пушистыми седыми бакенбардами которые, несомненно, составляли его гордость, одетый в темно-зеленую ливрею.

– Слуаю-с, – чуть поклонившись проговорил он.

– Дома ли хозяйка? – поинтересовался Карозин, еле сдерживаясь от закипавшего в нем раздражения на Васильеву, на этого старикана, на сам пустынный переулок.

– Дома-с, – сдержанно ответил старик-слуга и прищурившись, внимательно рассматривал Карозина. – Как прикажете доложить-с?

– Профессор Карозин, – вымолвил Никита Сергеевич.

– Проходите в переднюю-с, – как бы нехотя пригласил слуга, и когда Карозин ступил в дом, он прикрыл за ним дверь и, бросив через плечо:

– Одну минуту-с, доложу, – прошел в комнату под лестницей.

Оттуда послышался вскоре его размеренный глухой голос, а потом и удивленные нотки хозяйки дома. Никита Сергеевич садиться не стал, только снял шляпу. Ему было настолько неприятно здесь находиться, что казалось даже, будто он задыхается в атмосфере этого столь неприятного ему дома.

Через пару минут появился все тот же старикан, ставший за это незначительное время будто еще важнее и еще надутее, и, смерив Карозина неприязненным взглядом, скривив мясистые губы, промолвил:

– Прошу-с, Анна Антоновна вас примут-с.

Карозина это взбесило до чрезвычайности и удержался он от вспышки вовсе неуместного гнева только потому, что глубоко вздохнул и пока шел вслед за лакеем, считал мысленно. Досчитать ему успелось до двенадцати, когда дубовая дверь перед ним раскрылась и он ступил на темно-бордовый ковер. Комната, где приняла его Васильева, была библиотекой и кабинетом. В этой комнате Катенька столько раз сиживала за чаем и приятной беседой. Карозин посмотрел на хозяйку, расположившуюся на кожаном диване и взирающую сейчас на него с видом заинтересованным, но и оскорбительным одновременно. «Уж эта мне сейчас все припомнит, – подумалось Карозину. – Все мои шпильки». И он сдержанно поклонился, пройдя в кабинет, но не собираясь даже целовать ей ручку, хотя она, видимо, и приготовилась к этому.

– Вечер добрый, – заговорил он, стараясь держаться спокойно и ровно, а главное, независимо. – Простите, что побеспокоил.

– Здравствуйте, здравствуйте, Никита Сергеевич, – расцвела в, как ему показалось, деланной улыбке Васильева. – Большая честь для меня принимать вас. Вы ведь ни разу у меня не бывали. Как вам моя библиотека? – и она улыбнулась еще шире.

«На кой черт мне твоя библиотека! – злобно подумал Карозин. – Сама ведь знаешь, зачем я у тебя, старая ведьма!» – выругался он про себя, испытывая сейчас к Анне Антоновне такую брезгливость и неприязненность, будто видел огромного паука. Однако вслух он сказал, даже не взглянув на книжные полки:

– По-моему, чрезвычайно интересная, – и растянул губы в улыбке. – Однако где моя супруга?

– О, так вы за Катенькой? – вскинула подрисованные брови Анна Антоновна, изображая такое удивление, будто на самом деле полагала, что он может к ней приехать просто так, или по какому-то другому делу. – Так вы опоздали. Она уехала. Была у меня, была, конечно, – и она томно полуприкрыла глаза, отчего Карозина чуть не передернуло.

Что это, она пытается с ним флиртовать? Экая мерзость!

– И давно она уехала? – спросил Карозин, стараясь преодолеть свое отвращение.

– Давненько уже, – слащаво улыбнулась Васильева. – Да и была-то она у меня недолго.

– Что ж, прошу еще раз прощения за беспокойство, – поклонился Карозин и уже собрался было уходить, как она его окликнула:

– Никита Сергеевич, – он обернулся. – Вы слышали что-нибудь о том, что случилось?

Карозин прищурился и посмотрел на Анну Антоновну внимательней:

– О том, что случилось? – переспросил он, стараясь сделать вид, что не особенно заинтересован в ее признаниях.

– Да, – кивнула Анна Антоновна. – Я имею в виду происшествие с книгой. Ваша супруга, быть может, полагает, что я каким-то образом к этому причастна, но поверьте мне, Никита Сергеевич, я тут совершенно ни при чем. Более того, я сделала все от меня зависящее, чтобы уберечь от беды Катеньку.

Карозин приподнял брови.

– Быть может, вы выразитесь яснее? – спросил он.

– Я и так выразилась яснее ясного, – вдруг холодно отрезала она и отвернулась с таким видом, что Карозин понял тотчас, что большего она не скажет, да и вообще не желает с ним разговаривать долее.

Он поклонился и вышел из кабинета, покинув дом, сел в ту же коляску и, распорядившись ехать обратно, в Брюсовский, задумался. Что же происходит? Какая-то интрига, которую никак не удается ни ему, ни Катеньке, ни даже полицейским разгадать, понять, уловить. Он ни на секунду не поверил Васильевой, полагая наоборот даже, что она-то во всей этой интриге занимает чуть ли не главное место, но как разгадать, что сделать, чтобы эта густая паутина была наконец разорвана, чтобы появился у всего происходящего смысл, ясный и четкий. Чтобы сложился рисунок у странной мозаики, так, кажется, выразилась Катенька. «Катя, Катя, – вздохнул Карозин, и покачал головой, – где же ты пропадаешь, милая моя? Только бы с тобой все было в порядке! Только бы тебе ничего не угрожало! Только бы ты…»