Александр Арсаньев - Третье дело Карозиных

Карозин не успел додумать, потому что впереди, как ему показалось, ехал его собственный экипаж, он крикнул «ваньке», чтобы тот догнал коляску и указал, какую именно. Извозчик послушно стеганул лошадку.

«Что же все-таки происходит?» – думала Катерина Дмитриевна, возвращаясь домой от Васильевой. Встреча с ней ее чрезвычайно огорчила, Катенька не любила разочаровываться в людях, а тут получалось, что человек, которого она всенепременно любила, которому доверяла, который и к ней, казалось, испытывал только самые нежные чувства, этот самый человек вдруг предстал в совсем новом свете. И свете, надо сказать, неприглядном. Катенька вздохнула и посмотрела на проходящих мимо по тротуару людей. Один из пешеходов привлек ее внимание. Он обернулся, встретился с ней на какое-то мгновение глазами, и тотчас отвернулся снова, прибавил шагу и дальше уж шел не оборачиваясь. Катя, пытаясь припомнить, где видела это лицо и отчего-то поняв, что вспомнить его – чрезвычайно, чрезвычайно важно, велела Степану ехать прямо по Кузнецкому мосту, никуда не сворачивать. И даже сказала, что держаться нужно вон за тем высоким молодым человеком в мягкой фетровой шляпе и черном долгополом сюртуке.

Так они и ехали, и Катя все пыталась вспомнить, где же она видела это лицо. Где? И только когда молодой человек повернулся, прежде чем выйти на Рождественку, и снова взглянул на Катю, она узнала… Ну, конечно же! Это именно он, именно его она видела тогда, на коронации! Более того, именно он и вручил ей тот самый сверток с четьи-минеями! И потом, когда они после проезжали в экипаже, именно он стоял с Соколовым рядом! Вот кто может ей все рассказать! Катя исполнилась решимости во что бы то ни стало поговорить с ним! Догнать его, остановить, даже если он не пожелает с ней разговаривать, тогда – выследить!

Но, странное дело, на углу Звонарного, прямо у церкви Николы в Звонарях, он стоял у ограды и, по всей видимости, дожидался ее, потому что когда Катя велела остановиться, он не предпринял попытки уйти, не сделал даже ни одного движения. Он совершенно спокойно дождался, когда она, взволнованная так, что дрожали руки, вышла из экипажа и направилась к нему. Он даже слегка улыбнулся и его светлые, зеленые глаза смотрели на нее приветливо, а когда Катя приблизилась, он вежливо поклонился и сказал только:

– А я все думал, Катерина Дмитриевна, узнаете ли? Поймете ли? Рад, что вспомнили, что узнали и поняли, что нам надо бы побеседовать.

Катя только кивнула, глядя на него внимательными большими глазами.

– Позвольте не представляться, – заговорил он снова. – Имя мое вам ничего не скажет, хотя, поверьте, у меня к вам серьезное дело, да и у вас наверняка имеются вопросы… На некоторые из них я отвечу. Только скажите мне, можете потом, – тут же добавил он, – где та самая книга, что я вам недавно передавал?

– Так это были вы? – спросила Катенька.

– Простите, что так получилось, – мягко улыбнулся он. – Только мне казалось, что не стоило вас во все это вовлекать, так уж получилось. Я был вынужден. Не знаю, поймете ли… Так она у вас?

Катя помолчала. А потом улыбнулась и ответила:

– Кажется, я знаю, где она. Но сначала скажите, вы знаете, кто так поступил с вашим… другом? Соколов ведь был вам другом?

– Скорее, – чуть нахмурился незнакомец, – он был моим… единомышленником, да. Так будет точнее. И я бы тоже хотел знать, кто совершил над ним такое злодейство. Увы, это мне неизвестно, – он опустил глаза и Катя отчего-то ему поверила. Отчего вот только? Ей даже показалось, что она уже знает его имя, точнее, она предположила, что вот это он и есть…

– Скажите, – заговорила она снова, – так это вы телефонировали мне тогда и подделывали почерк? И мой, и мужа?

– Подделывал? – улыбнулся он как-то даже смущенно. – Я же говорю вам, что был вынужден. И телефонировал вам от имени Мишеля я, тут вы правы, и это я сделал по собственному желанию. Сказал, что это важно, чтобы книга хранилась у вас, и что это важно для всех, и для… – он помолчал, глянул ей в глаза с каким-то новым выражением и гораздо тише произнес: – Натали.

Катя кивнула.

– У меня есть предположения насчет всего происходящего, – сказала она чуть погодя. – Причем появились эти предположения так недавно, что я и не знаю пока, имеют ли они право на существование. Скажите, господин… – Катя улыбнулась. – Так вот, вы скажите мне, что такого таинственного в той книге? Что у нее за секрет?

– Полиция ведь знает? – вместо ответа спросил молодой человек. – Ну, я имею в виду… Господин Сульский, кажется, занимается этим? Он знает, да?

– Знает, – кивнула Катенька.

– Не проще ли тогда уж и ему рассказать? А то, я смотрю, у моего дома со вчерашнего дня дежурят агенты, и я даже предполагаю, в чем именно на сей раз состоит, по их мнению, моя вина.

– Значит, я правильно вас угадала? – все-таки уточнила Катенька.

– Мельский Иван Иванович, – поклонился он, видимо поняв, что изображать инкогнито уже бессмысленно.

– Что ж, в таком случае, господин Мельский, – мягко предложила Катенька, – давайте доберемся до вашего дома и там, знаете, есть один человек, из тех, что дежурят, так вот, ему-то можно рассказать все. Так, по-моему, правильнее будет.

– Не станем таиться? – улыбнулся он. – Мне, правда, стоило большого труда оторваться от слежки, а потом я увидел вас, как вы в Средний Каретный ехали, решил на обратном пути, что, может, стоит все-таки с вами побеседовать… Тем более что вы там и пробыли-то недолго.

– И правильно решили, – похвалила его Катенька. – Что ж, едем в таком случае? Если вы ни в чем не виноваты, то лучшего времени просто и не придумаешь.

Так вот и оказалось, что Катерина Дмитриевна Карозина не приехала домой к обеду.

В начале двенадцатого ночи на Божедомке в эту ночь было на удивление многолюдно, если такое выражение уместно, когда речь идет о кладбище. Однако пока еще цели, ради которых собрались в этом жутковатом месте столь разные люди, оставались не до конца выясненными, да и старались держаться все присутствующие как можно тише, хотя все уже было готово. Причем, готовность была обоюдная, поскольку прибывшие преследовали цели разные, да и проникли на территорию кладбища с разных его концов и в мертвой, в самом буквальном смысле этого слова, тишине, сейчас приближались с разных сторон к сторожке.

Человеку постороннему, который мог бы наблюдать картину происходящего, стало бы не только интересно, но и удивительно даже, особенно если бы он знал прибывших сюда в такое странное время. Ведь ни одного из них нельзя было бы заподозрить в столь странных ночных увлечениях. Однако посторонних наблюдателей не имелось, все, кто был – а это, если учитывать и агентов, занявших такие удобные позиции заранее, что их и видно не было, буквально растворившихся в окружающей мрачной обстановке, – так вот, если учитывать и полдюжины агентов, насчитывалось человек десять, так осторожно сейчас приближавшихся к сторожке.