Александр Арсаньев - Третье дело Карозиных

Катя попыталась было открыть рот, чтобы сказать что-то неопределенное, но Галина Сергеевна ее перебила:

– Она ведь, голубушка моя, третий день не ест, не пьет, из комнаты почитай и не выходит. А нынче поутру спустилась ко мне, бледненькая такая! Исхудала, милая моя, подурнела! И говорит мне, мол, спасибо вам, тетенька, что вы меня кормили-поили, что приласкали меня, сиротку, а теперь простите меня, но я… – вдова всхлипнула и приложила батистовый платочек к глазам. – А теперь, говорит, я пойду от вас в монастырь… Ужас-то какой! – генеральша покачала головой. – Это ж такая молоденькая, это ж себя заживо хоронить!.. А я ведь ей и жениха уже присмотрела, видный мужчина, военный. Солидный, что называется, и наследство получил. Отличная бы из них пара получилась, а тут вот… А ей как только про него заикнулась, так она, бедняжечка моя, вся в лице переменилась! Да как глянет на меня! Ну, я даже вот ведь какое дело, испугалась… Думала, кричать начнет, браниться, хотя прежде за ней такого не водилось, но тут… А она мне, знаете, этак вот еще тише и спокойнее говорит, спасибо, мол, тетенька, за заботу, но я для себя уже все решила… Да и так она это сказала, – опять платочек к глазам, – что я думаю, да лучше бы уж осерчала и побранилась, чем вот так вот… Она ведь и правда решила все… Неужто решила? – в ужасе переспросила Катеньку Галина Сергеевна. – И когда, и с чего? Господи, да что же это! Я вот с утра и плачу! Катерина Дмитриевна, душечка, вы уж подите к ней сейчас, поговорите с ней, авось передумает? Авось это у нее прошло? Да и с чего было таким мыслям взяться? Ладно бы уродина была, никто бы не глядел! А то ведь в прошлом годе вон коллежский секретарь сватался. Видный такой молодой человек, представительный. Наташа-то моя поначалу ему улыбалась, а потом все – как отрезало. Я тогда-то подумала еще, мол, молодец, выше метит, – заметила Галина Сергеевна как бы вскользь. – И потом вот, этот был, капитан Корнеев, это уж когда портрет писали. Но Наташа и на него не глянула даже. А уж он-то как ухаживал. Но нет – ни в какую. Ну вот я и приглядела ей получше, побогаче, да посолиднее… Уж не секретари с капитанами. Полковник! А она… Катерина Дмитриевна, подите к ней, поговорите, а? – снова всхлипнув, запричитала Галина Сергеевна.

Катенька вздохнула, погладила несчастную всхлипывающую вдову по пухленькой ручке и согласно кивнула:

– Конечно, конечно, Галина Сергеевна, я с ней тотчас же поговорю. Успокойтесь, возможно, все обстоит не так уж и плохо, как вам показалось, – признаться по чести, говоря это, Катенька очень сомневалась в собственных словах, но надо же было хоть как-то утешить бедняжку.

– Дай-то Бог, Катерина Дмитриевна, – прерывисто вздохнула Морошкина. – Дай-то Бог!

Катенька вышла из будуара и вслед за слугой, позванным колокольчиком, стала подниматься на второй этаж по широкой, устланной пушистым бордовым ковром, лестнице. Слуга, одетый в зеленую ливрею, прошел по коридору и остановился перед последней слева дверью. Деликатно постучав, он приотворил ее и сказал густым баском:

– Катерина Дмитриевна Карозина.

– Зови! – ответил знакомый Наташин голосок, правда Катенька отметила про себя, что прежней радости в нем не звучало.

Она шагнула в комнату, дверь за ней закрылась и Катенька смогла оглядеться. В Наташиной спальне ей бывать не приходилось. Комнатка была небольшой, но светлой, в углу стояло большое трюмо в резной раме, напротив него, у окна – кровать, застланная кисейным покрывалом, светлого дерева шкап. Два изящный креслица и низенький столик перед ними занимали центр этой милой, светлой комнатки. Тюлевые занавески, ненавязчивые шпалеры с луговыми цветами, словом, здесь было мило. Хозяйка комнатки сидела за бюро, стоявшем рядом к кроватью по другую сторону окна.

Наташа, как правильно заметила Галина Сергеевна, заметно похудела и подурнела – под глазами залегли тени, личико осунулось, а его цвет неприятно поражал болезненной, восковой какой-то бледностью. На ней было надето простое домашнее темно-серое платье, свободное и лишенное каких бы то ни было украшений, косы были сложены на затылке. Увидев Катеньку, Наташа устало улыбнулась и поднялась ей навстречу.

– Здравствуй, друг мой, – проговорила Катенька, обнимаясь с Наташей.

– Я рада, что вы зашли, – ответила та, впрочем, без особой радости в голосе, как снова отметила про себя Карозина. – Сядем, Катерина Дмитриевна? – и она, взяв Карозину за руку, усадила ее в одно из креслиц. – Тетушку видели?

– Видела, Наташа, – со вздохом ответила Катя. – Она говорит, что ты собралась в монастырь?

– Да, – спокойно подтвердила Натали.

– Но, Наташа, ты еще так молода… И хотя и не это главное, – тотчас поправилась Катенька под быстрым взглядом Наташи, – но уверена ли ты, что хочешь именно этого? Нужны ли Господу такие жертвы?

– Это не жертва, Катерина Дмитриевна, – с легкой печальной улыбкой откликнулась Наташа. – Вы не понимаете. Я хочу посвятить жизнь Господу. Это мое желание, а не жертва.

– Ты уверена в этом? – Катенька слегка нахмурилась.

– Такого, как Мишель, Господь один раз только дает, – печально, но спокойно сказала Наташа. – А другого мне не надо, – добавила она и покачала головой. – Так что уж простите меня, Катерина Дмитриевна, только в мир я не вернусь. Буду свой грех замаливать.

Катя промолчала, понимая всю тщетность дальнейших уговоров и принимая Наташино решение всей душой, понимая ее, как только одна женщина может понять другую.

– Что ж, Господь с тобой, Наташенька, – она обняла девушку и поцеловала ее в нежную бледную щеку.

– Я буду за вас молиться, – ответила Наташа и грустно улыбнулась. Потом она на какое-то мгновение застыла, будто в нерешительности, и Катенька посмотрела на нее со вниманием.

– Катерина Дмитриевна, – наконец заговорила она, – я не знаю, могу ли… Да и должна ли, тоже не знаю…

– В чем дело, Наташенька? – поинтересовалась Карозина. – Ты говори, не стесняйся, ты ведь знаешь, что я всегда рада тебе помочь и хотя бы выслушать.

– Это так, Катерина Дмитриевна, – согласилась Наташа, потом вздохнула и, как тогда, при самой первой их интимной беседе, бросилась, словно в омут с головой. – Ведь вы, кажется, сами обмолвились, что не похоже то, что с Мишелем случилось, на самоубийство? – Катя кивнула. – Так что же, выходит, кто-то это все подстроил? И кто?

– Ты хочешь знать, кто именно? – Катя невесело улыбнулась. – Что ж, если так тебе будет легче, то я скажу, что смерть у этого человека была страшная. И сам он был страшный человек.

– Значит, вы знаете, да? – спросила бедная девушка. – И он мертв? – и ее глазки вспыхнули.

– А ты хотела мести? – Катенька, пожалуй, знала, что такое выражение может обидеть Наташу, но решилась его употребить именно потому, что если скажет она сейчас: «Да, желаю, чтобы он был отомщен!» то лучше бы ей еще раз хорошенько обдумать свое решение об уходе из мира.