Николай Волынский - Наследство последнего императора

Март, 2-е. Тихон Николаевич отправляет факсограммой приветствие «Первой международной научно-практической и Богословской конференции «Государственная легитимность» по проблемам дорасследования убийства Царской Семьи и свете криминалистики, государственного права, исторической истины и Евангельского вероучения», которая проходила в Москве.

Март, 3-е. Первая международная конференция «Государственная легитимность». Доклад доктора медицинских наук Минздрава РФ профессора Звягина В.Н. «Первичная экспертиза и проблемы комплексной идентификации екатеринбургских останков».

Профессор Звягин, исследуя 23–25 июля 1991 года останки, извлеченные их екатеринбургского могильника, среди прочих заключений сделал следующий вывод.

«Скелет № 4. Это тот скелет, который в последующем официальной комиссией был определен как принадлежащий Императору Николаю. Второму. Человек этот отличался, бесспорно, рафинированной внешностью. Ростом около 164–168 см, зрелым возрастом (50–55 лет). Вместе с тем скелет имеет несколько особенностей, которые не позволяют его отнести методом исключения к останкам Императора Николая. Второго.

В частности, выраженная декальцинация скелета. Кости, однако, большого объема, особенно эпифизы длинных трубчатых, что свидетельствует о каком-то системном заболевании. Известно, что император Николай II вел очень активный образ жизни, был физически чрезвычайно сильным, он постоянно занимался гимнастикой, был чрезвычайно выносливым человеком. А перед нами скелет больного человека, дигистивного телосложения, склонного к полноте. Николай Второй, как известно, не был полным человеком. На этом этапе я склонен был исключить возможность принадлежности этого скелета № 4 последнему Русскому Царю.

Вячеслав Леонидович Попов из Петербурга абсолютно прав, когда замечает, что если рассматривать стоматологический статус этого скелета, то он резко выделяется из ряда других скелетов. Никаких следов врачебных вмешательств на зубах нет. Имеет место только сильно выраженный пародонтоз. Поясню для аудитории, что при этом заболевании замечается расшатывание и медленное, но неуклонное выпадение зубов. Причем пародонтоз не только выраженный, что позволяет предположить о давних истоках этого заболевания (несколько лет), в то время как Николай II тщательно следил за состоянием своих зубов и обращался к стоматологу регулярно, иногда по нескольку раз в год» [69]…

Она отложила тетрадь. Теперь, еще сопоставив факты, она окончательно убедилась, что сегодняшний отказ Собчака, унизивший ее, безусловно, часть общей войны вокруг останков. Разумеется – Мариинский фонд, правительство даст большие деньги за организацию похорон…

Просьба ее к мэру, в самом деле, была пустяковая. Уже несколько лет в Петербурге работает Ольгинский благотворительный фонд, но не имеет даже крыши над головой, ни телефона, ни конторы. И она просила Собчака помочь – дать в аренду на льготных условиях небольшую комнату во дворце, который до революции принадлежал Великой Княгине Ольге Александровне, а после революции в нем разместился районный партийный комитет Дзержинского района.

– Было бы вполне уместно именно здесь разместить фонд имени великой княгини, – сказала Куликовская-Романова. – Я недавно была во дворце. Сейчас там расположился какой-то бизнес-центр, который сдает в помещения субаренду двум десяткам разных фирм одновременно. Полагаю, что одна небольшая комнатка могла бы там найтись.

Пор мере того, как она излагала свою просьбу, лицо Собчака все больше вытягивалось, от сочувствия он едва не плакал. Но отказал сразу же.

– А знаете ли вы, сколько там стоит квадратный метр аренды? – спросил он. – Уверен, что не знаете. Вы гражданка чужого государства, иностранка. И хотя Канада мне очень нравится – я даже песню выучил про Канаду, когда был студентом, о том, что над Канадой небо синее. Так вот за один метр арендатор обязан платить… – он подумал. – Сейчас не помню, сколько, но знаю, что очень много. Ваш фонд через неделю разорится.

Куликовская-Романова сначала опешила.

– Но, мистер Собчак… Анатолий Александрович! Еще раз прошу обратить внимание: Ольгинский фонд – благотворительная организация. Мы оказывает различную помощь гражданам Петербурга и больничным учреждениям безвозмездно. У него нет и не может быть прибыли. И я полагала, что могу рассчитывать на ваше понимание и помощь…

Собчак закивал:

– Конечно. Конечно! Вы полагали. И я тоже. Но ничем не могу помочь. Я не всесилен!

Что ж, очень хорошо. Она никогда, даже в еще более сложных ситуациях не падала духом. Она вообще не знала, что такое паника или унылое подчинение обстоятельствам. Напротив: неудачи и неприятности были для ее мощным стимулом, пробуждая новые силы. Для себя лично она давно сформулировала важный принцип: поражений не бывает – бывает лишь обратная связь…

– НЕТ, – сказала Новосильцева, – фамилия Стоянович мне ни о чем не говорит. Впервые слышу эту фамилию. И ни с каким Сашей не имела чести быть знакомой.

– Разумеется, – согласился комиссар. – И ни с каким Сашей… Откуда в Вологде или Череповце могут знать полковников Генерального штаба.

Он помолчал, помешивая ложечкой свой мутный розово-желтый чай. Зачерпнул ложку, поднес ее к тусклой настольной лампе с зеленым абажуром, долго рассматривал жидкость при свете и вылил обратно в стакан.

– Представляете, – со вздохом признался комиссар. – В каких только ситуациях проходит жизнь профессиональных революционеров! Привыкать приходится ко всему. В том числе и к отсутствию тепла, нормальной еды и чая. Я научился не кланяться под пулями в Порт-Артуре, не дрожать от холода в тюрьмах, куда меня время от времени помещал царь… Хотя, признаюсь, это было трудно. Но возможно. Обо мне писала царская печать – кое-что правдиво, но много и выдумок. Мне действительно приходилось участвовать в экспроприациях. Правда, накануне «экса», как это у нас называют, меня исключали из партии… Наша партия российских социал-демократов, большевиков, принципиально против террора, индивидуального насилия и экспроприаций. Но ни одна партия не может жить без денежных средств. Кому-то всегда приходится брать на себя грязную работу, а с ней и ответственность и обвинения… Но странное дело: вот эсеры ходят по локоть в крови – и к ним почему-то буржуазия претензий не имеет. А царская власть разве была менее преступна? Хотя, признаюсь вам откровенно, мне пришлось послужить и ей, в том числе и в весьма конфиденциальном качестве…

– Допрос начался? – осведомилась Новосильцева.

– Ну что вы, Евдокия Федоровна, какой еще допрос… Просто я очень устал, признаюсь… И, разговаривая с вами, а не с бандитом или саботажником, немного отдыхаю. Кроме того, уверен, вы наверняка хотите узнать, как это друг Саши Скоморохова и ваша единственная связь, единственная явка и, возможно, спасение, мог оказаться не просто революционером, не просто комиссаром, а еще и чекистом! Правда ведь? Интересно?