Присцилла Ройал - Тиран духа

Роберт помолчал, потом добавил:

— Этого, наверное, довольно. И так ясно, что я никогда не любил Генри. Если бы сегодня на конной прогулке вместо него был его младший брат Джордж, уверен, сейчас жена Хьювела целовала бы теплые губы мужа, а не омывала его мертвое лицо слезами.

В его голосе явственно слышалась горечь.

— Тогда жаль, что тот — всего лишь второй сын.

Роберт кивнул с рассеянным видом.

— А сэр Джеффри?

Перед тем Томас наблюдал, как пожилой человек ласково погладил обрубком руки шею лошади, а потом повернулся к слуге и стал давать ему указания, как устроить ее в конюшне. Когда лошадь увели, рыцарь сунул в рот левую перчатку и зубами нетерпеливо сорвал ее. Кожаная перчатка упала на землю. Наклоняясь, рыцарь пробормотал проклятие. Он сердито выхватил ее из лужи и заткнул за пояс. Томасу это движение показалось слишком уж резким для подобного пустяка. Разве он недавно потерял руку?

— Он отец леди Юлианы и двух ее братьев. Хороший рыцарь. Мужчина, каким лорду Генри никогда не стать. Как видите, у него нет правой руки. Очень жаль.

— Он потерял руку в восстании Монфора?

— Нет, это произошло не в бою. Странный несчастный случай во время турнира, — объяснил Роберт. — Он ждал своей очереди на арене, когда его коня, кажется, ужалила пчела. Лошадь сбросила его и взвилась на дыбы. Удар переднего копыта пришелся сэру Джеффри по запястью, раздробив кости. Руку пришлось отрезать.

— С потерей руки закончилась и его военная служба?

— Конечно. Но, как говорят искренне верующие люди, Бог благоволил ему. Он был младшим сыном, который, когда не сражался в войске короля, зарабатывал свой хлеб турнирами. Пока он поправлялся, его старший брат умер от лихорадки, оставив ему земли Лейвенхэма и титул. Сейчас он богатый человек.

Томас проводил взглядом рыцаря, который подошел к одному из охотников и начал оживленно обсуждать с ним утреннюю добычу Роберта. Отсутствие руки объясняло, почему сэр Джеффри сам не поехал с утра. Скорее всего, он еще мог позволить себе соколиную забаву, но охота с копьем или луком явно была ему теперь не по силам. Загонять кабана или оленя с одной рукой представлялось слишком опасным. Томас подумал, что травля зверя стала рыцарю не в радость.

Ему вспомнились злость и досада, с которой тот стаскивал с руки перчатку. Перед ним был богатый человек, чьи самые счастливые дни прошли в победных боях на ратном поле, а не в стенах замка, за чисткой серебра и счетом монет. Сэр Джеффри не был торговцем. Случайно полученное право распоряжаться богатствами Лейвенхэма, возможно, сулило его семье уверенность в завтрашнем дне и достаток, решил Томас, но вряд ли утолило сжигавшую этого человека жажду опасностей и соперничества. Никакие горы серебряной посуды не смогут восполнить ему потерю правой руки.

Хотя причина, почему сэр Джеффри не участвовал в утренней охоте, была вполне понятна и объяснима, Томас не переставал удивляться, что помешало Генри поехать с Робертом — редкое упущение для человека, с детства привыкшего к охоте на диких зверей, как и на представителей рода человеческого. Может быть, ему не хотелось ехать в компании своего будущего зятя, человека, который явно его недолюбливал? Или дело в недостатке храбрости, как думал Роберт? И правда, охота на кабана чревата опасностями, но охотникам повезло, что они раздобыли одного к столу. Кабаны попадаются так же редко, как олени. В это время года рассчитывать можно разве что на зайцев. С охотой на зайцев Генри, конечно, мог справиться.

Томас смотрел, как сэр Джеффри пустился с собеседником в воспоминания о минувших охотах. Его глаза загорелись нездешним блеском, а на губах играла молодая улыбка. Глядя на его седую бороду, трудно было поверить, что он может так улыбаться. Нет, решил Томас, скорее всего, Генри не поехал, прислушавшись к голосу долга. Даже такой нечуткий сын, как он, должен был понимать, что его обязанность — помогать отцу, чтобы с тем, вынужденным управляться одной рукой, не случилось беды. Томас покачал головой, услышав, как сэр Джеффри и охотник громко смеются над какой-то историей. Незавидное положение для самолюбивого человека, особенно когда он вступил во вторую половину жизни.

Неожиданный взрыв веселья заставил Томаса обернуться. Он устремил взгляд туда, где в компании двух женщин стоял Генри. Прежде монах не обратил внимания на женщин, въехавших во двор позади сэра Джеффри и его сына. И неудивительно. В те дни, когда его еще не заставили принести обет, он никогда бы не взглянул дважды на женщину, сейчас стоявшую к нему спиной. Хотя она была одета хорошо и достаточно тепло, ее шерстяная накидка была какого-то тусклого цвета без всяких украшений. Про ее лицо он не мог сказать, было ли оно таким же скучным, как ее платье. Точно так же накидка не позволяла судить, было ли тело, которое она скрывала, достаточно пышным, чтобы доставить мужчине радость. Он решил, что это, должно быть, служанка.

Другая женщина, напротив, была достаточно полной, чтобы плавная изогнутость линий бросалась в глаза под любой накидкой. Тут ее смех еще раз прозвенел в холодном утреннем воздухе. Хотя приятный звук голосов всегда был слабостью Томаса и хор послушников в Тиндале нередко рассеивал его самые мрачные думы, голос этой женщины, чистый, как перезвон церковных колоколов, непонятно почему опечалил его.

Резко тряхнув головой, Томас прогнал странное ощущение.

— Если позволите, сэру Джеффри повезло и с хорошенькой женой, — сказал он Роберту, кивком указав на смеющуюся даму. — Никак в толк не возьму, зачем ей эта унылая девица. — Он небрежно махнул рукой в сторону второй женщины в мрачном платье. — Клянусь, женщина, которую Бог наградил столь аппетитными и приятными глазу формами, не должна бояться, что ее господин станет заглядываться на другую.

Роберт усмехнулся.

— Эта унылая девица, добрый монах, — моя нареченная невеста.

Томас почувствовал, как щеки вспыхнули и запылали от страшного смущения.

— Кровь Христова, добрый Роберт, простите мой грубый язык! У нее наверняка есть достоинства, но скромная накидка, которую она носит, прячет их от посторонних глаз. Вам повезло, что она бережет свою красоту для своего нареченного жениха, а не выставляет ее напоказ перед глазеющими на нее неотесанными мужланами вроде меня.

Роберт улыбнулся Томасу. Потом вдруг запрокинул голову и зашелся в неудержимом смехе.

— Что, брат, вырвались на волю из монастыря? В ваших словах слышны мирской напев и придворная учтивость, хотя голос и охрип слегка от недостатка практики. — Он шутливо ткнул Томаса в бок: — Может, как-нибудь, за кубком-другим доброго вина вы порадуете меня рассказом о своем обращении к созерцательной жизни?