Эрик Джиакометти - Братство смерти

Мужчина воздержался от ритуального рукопожатия. Стальной взгляд его голубых глаз пронизывал Марка насквозь. Он показал на левое канапе, обитое черным бархатом, и два таких же кресла, стоящих вокруг маленького столика, сделанного, казалось, из одного куска золота.

— Садитесь. Признаюсь, что информация, полученная в полицейской лаборатории, заинтриговала меня. Степень чистоты просто поражает. У меня есть покупатели, которые готовы отдать целое состояние за образцы подобного рода.

Марка выбрал одно из кресел. У него не было никакого желания делить канапе со своим крупным коллегой. Он скрестил руки и обратился к специалисту:

— Не могли бы вы выразиться точнее?

Секретарша поставила на стол огромный поднос с бокалами и шампанским. Мужчина подал ей знак. Она откупорила бутылки и разлила напиток по бокалам.

— Прежде чем ответить, я хочу проверить ваши знания об этом металле. Что вам известно о золоте, мсье Марка?

— Немногое, только то, что на протяжении тысячелетий множество мужчин погибло, стремясь завладеть им, и что женщины всего мира преклоняются перед ним.

Он увидел, как Толстяк буквально расстрелял его взглядом.

— Забыл еще одну вещь. Оно льстит тщеславию человека, — добавил Марка, которого раздражал высокомерный тон хозяина.

Мужчина едва заметно улыбнулся.

— Вы правы… Но разве в этом мире не все есть тщеславие? Однако я придерживаюсь иной точки зрения на этот драгоценный металл. Видите ли, для меня на земле нет ничего более благородного, чем золото. Этот металл не растворяется в воде, не окисляется на воздухе, не ржавеет. Он символизирует солнце во всех цивилизациях, которые когда-либо существовали на земле. Атом золота обладает ровно семьюдесятью девятью протонами. Подумать только, одним протоном больше, и золото стало бы ртутью, одним протоном меньше — платиной! Итак, предлагаю выпить за эти семьдесят девять протонов, благодаря которым мы сегодня собрались, — сказал он, поднимая бокал.

Мужчины выпили по глотку. Эдмон Канселье продолжил:

— Подводя итоги, скажу, что золото, которое находится в торговом обороте, имеет разные характеристики и оценивается, в зависимости от степени чистоты, в каратах, каждый из которых соответствует одной двадцать четвертой массы сплава. Есть четыре разновидности. Двадцать четыре карата — самое чистое золото, но, увы, слишком ковкое и поэтому непригодное для продажи в таком состоянии. Его сплавляют с другими металлами, например медью и серебром, чтобы получить три других категории: восемнадцать, четырнадцать и девять карат.

Брат Толстяк снял с распухшего пальца свое обручальное кольцо и протянул его эксперту.

— Не скажете ли мне так, на глазок, сколько здесь карат? Мужчина взял кольцо, подбросил на руке и посмотрел на него на свет. Затем твердо заявил:

— Дорогой друг, мне очень жаль, но это самая низшая категория, девять карат.

И с сокрушенным видом отдал кольцо.

— Но как вы это определили, не проводя анализов? По цвету? — спросил ошеломленный Антуан.

Мужчина вновь улыбнулся.

— Нет. Если вы внимательно посмотрите на кольцо нашего друга, то обнаружите на нем небольшое клеймо. Листочек клевера, то есть девять карат. Морской гребешок означает четырнадцать карат, а голова орла — восемнадцать карат.

— Давайте вернемся к нашему золоту, — обиженно проворчал Толстяк.

— А вот это действительно странно. Результаты анализов свидетельствуют, что это золото, чистота которого превышает двадцать четыре карата. Это просто невероятно.

— Не знаете, находилось ли прежде подобное золото в торговом обороте?

Взгляд мужчины стал еще более пронизывающим.

— Знаю. Об этом написаны целые трактаты. Это «золото тысячного утра».

Марка и его коллега почти одновременно поставили бокалы на стол.

— Поясните, пожалуйста.

Немного смущенный, Эдмон Канселье отвел глаза.

— «Золото тысячного утра». Легендарное золото алхимиков.

Париж, мастерская Никола Фламеля, 21 марта 1355 года

Едва узнав об убийстве палача, дама Пернель спряталась у себя дома. Прижавшись к двери, она прислушивалась к голосам, раздававшимся на улице. Никола не последовал примеру своей жены. Несомненно, его станут допрашивать. Однако вовсе не это беспокоило даму Пернель. Ее мучило то, что, проснувшись, она нашла кровать пустой.

Она подошла к камину. В очаге остался лишь тонкий слой углей. Усталым жестом она подбросила охапку сухого хвороста и стала раздувать огонь. Вскоре эти механические движения успокоили ее. Смутная тревога, охватившая ее на мгновение, уступила место раздумьям. Мысли еще путались, но постепенно вырисовывалась четкая гипотеза.

Почти бессознательно она перевела взгляд вправо, на колпак над камином, туда, где находилась дверь, ведущая в подвал.

Дама Пернель никогда не спускалась туда одна. Лестница была узкой, а влажные стены покрыты селитрой. Лишь только раз она сопровождала мужа, чтобы проверить винные бочки, стоявшие на земле, словно статуи. Именно тогда она заметила шкаф, в котором Никола прятал свои книги. С тех пор она больше не осмеливалась спускаться в подвал.

По правде говоря, она ненавидела это подземелье и не могла понять, как ее муж мог оставаться там целыми часами, все это потерянное время, читая при слабом свете светильника, тогда как за каждой стеной отбивали такт демоны. По крайней мере, так утверждали кумушки квартала, пытаясь объяснить странные звуки, исходящие из недр земли. Ведь подвалы Парижа соединялись между собой извилистыми ходами, потайными коридорами, скрытыми дверями, образовывавшими таинственный лабиринт, благоприятствующий проделкам дьявола.

Впрочем, находились смельчаки, которые наудачу спускались в эти меандры ада. Влюбленные, искавшие укромные уголки, еретики в поисках убежища, жадные искатели золота. И среди тех, кто выбирался на поверхность, всегда находились неисправимые болтуны. Одни утверждали, что нашли античные карьеры времен римского господства, другие рассказывали о неисчерпаемых подземных озерах, но все они испытывали страх во время своих похождений.

Дама Пернель перекрестилась. Шум на улице стих. Она словно зачарованная продолжала смотреть на дверь подвала, которую впопыхах забыл закрыть ее муж. Распахнутая дверь искушения.

Она снова перекрестилась. Ей было страшно. Страшно уступить своему желанию. Подняться, а затем спуститься в царство мертвых, поскольку — и она в этом не сомневалась — проклятые души устраивали там шабаш.

После эпидемии чумы и набегов англичан смерть превратилась в обыденное явление. Она была невидимой, но с ней сталкивались каждый день. Она могла быть воздухом, которым дышали, прохожим, которого встречали. В любой момент она могла прийти за вами и увести в траурный дозор, откуда никто не возвращался.