Валерио Манфреди - Башня одиночества

— Не сомневайтесь, — ответил падре Бони, открывая дверь, за которой угадывался свет ночника.

Падре Антонелли покоился на своем смертном одре, бледный, вспотевший, с закрытыми глазами. Комната тонула в полумраке, но падре Хоган разглядел аскетическую мебель, распятие у изголовья кровати, лежащий на тумбочке молитвенник с четками, стакан воды и какие-то медицинские снадобья.

Падре Бони приблизился к больному, сел рядом, даже не сняв плаща, и сказал ему на ухо:

— Я падре Бони, Эрнесто Бони. Мне нужно с вами поговорить… Мне нужна ваша помощь. — Хоган прислонился к стене и застыл в неподвижности, глядя на них. Антонелли медленно открыл глаза, и падре Бони продолжил: — Падре Антонелли, мы знаем, что вы очень страдаете, и не осмелились бы беспокоить вас в такой момент, если б не насущная потребность… Падре Антонелли… вы понимаете, что я говорю вам?

Больной с трудом кивнул в знак согласия.

— Прошу вас, выслушайте меня. Десять лет назад, заведуя фондами криптографии Библиотеки Ватикана, вы принимали человека по имени Десмонд Гаррет?

Больной вздрогнул и тяжело вздохнул — видно было, что это причиняет ему боль — и, испустив негромкий стон, снова утвердительно кивнул.

— Я… я прочел ваш дневник, спрятанный в сейфе.

Больной сжал челюсти и повернул голову к собеседнику, изумленно глядя на него.

— Это получилось случайно, поверьте, — продолжал падре Бони. — Я искал документы. И ненароком наткнулся… Зачем? Зачем вы показали Десмонду Гаррету Камень Созвездий и текст «Таблиц Амона»? — Старый священник, казалось, вот-вот потеряет сознание, но падре Бони схватил его за плечи и встряхнул: — Зачем, падре Антонелли? Зачем? Мне необходимо это знать.

Падре Хоган застыл, словно парализованный. Он стоял, прислонившись к стене, и душа его полнилась глубокой тревогой и смятением при виде столь грубого пренебрежения к чужим страданиям, но падре Бони не обращал на него внимания, продолжая мучить больного с безжалостной настойчивостью. Умирающий с огромным усилием повернулся к человеку, допрашивающему его, и падре Бони приблизил ухо к его губам, чтобы не упустить ни слова.

— Гаррет сумел прочесть текст «Таблиц Амона».

Падре Бони недоверчиво покачал головой:

— Это невозможно, невозможно.

— Вы ошибаетесь, — прохрипел старик. — Гаррет нашел двуязычный фрагмент…

— Однако этот текст хранился в строжайшем секрете. Почему вы нарушили запрет и показали его иностранцу? Зачем вы это сделали?

Падре Антонелли закрыл глаза. Две слезинки покатились по его щекам.

— Жажда… жажда знания… нечестивая гордыня… Я тоже хотел прочитать этот текст, проникнуть в тайну запретных, сокровенных записей. Я согласился показать ему Камень Созвездий и «Таблицы Амона», если он даст мне ключ к шифру… Отпусти мне грехи. Прошу тебя, отпусти мне.

— Каких знаний? Гаррет прочел весь текст или только часть?

Худые щеки старика заливали слезы, глаза широко раскрылись. В них застыло безумие, будто он бредил, голос стал глухим, словно из бочки, когда он заговорил, задыхаясь, с невольным ужасом:

— Иная… Библия, навеянная чужой, свирепой цивилизацией, обезумевшей от гордости собственным разумом… Они пришли в оазис Амона из древнего города, погребенного в южной части пустыни… из… из…

— Из какого города? — беспощадно допытывался падре Бони.

— Из города Тувалкаина. Господом заклинаю тебя, отпусти мне грехи мои.

Он простер руку к допрашивающему его человеку, умоляя того сотворить крестное знамение, но не смог дотянуться. Последние силы оставили его, и голова старика упала на подушку.

Падре Бони придвинулся ближе.

— Город Тувалкаин… Что это значит? Что это значит?.. Перевод, где перевод? Скажите мне… Где он? Где он, Богом молю!

И тогда Хоган отделился от стены и подошел к нему.

— Вы не видите, что он умер? — гневно воскликнул он. — Оставьте его в покое. Он ничего вам больше не скажет.

Приблизившись к изголовью, Хоган осторожно, почти ласково, закрыл глаза старика и поднял руку, творя крестное знамение.

— Ego te absolve , — пробормотал он; глаза его блестели, и голос дрожал, — a peccatis tuis, in nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti et ab omni vinculo excomunicationis et interdicti…

Они покинули здание под проливным дождем и неистовыми порывами ветра. Хоган завел машину и поехал прочь, с каждым поворотом и изгибом дороги углубляясь в темную мокрую зелень леса. Молчание камнем висело над ними. Падре Бони первым решился заговорить:

— Я… мне не хотелось бы, чтобы вы плохо обо мне думали, Хоган… Этот текст очень важен… Мы должны были выяснить… Я только…

— Вы ведь не все рассказали мне об этом тексте… Что вам еще известно? Я должен знать, если вы рассчитываете на мою помощь.

Падре Бони поднес руку ко лбу.

— Я нашел дневник падре Антонелли, когда приступил к исполнению его обязанностей. Как я вам уже говорил, он внезапно почувствовал недомогание и не успел найти подходящий тайник для своих сокровенных бумаг. В этом дневнике он упоминал о тексте под названием «Таблицы Амона» и писал о послании, явившемся с небес, указывая год, месяц и день знаменательного события. Я долго размышлял над этими словами и в конце концов решил найти истину, хотя шансы и казались ничтожными.

— Поэтому вы встретились с Маркони и бросили ему дерзкий вызов, предложив построить для Ватиканской обсерватории радиоприемник с особыми свойствами… радио на ультракоротких волнах… необыкновенный аппарат, невозможный на нынешнем уровне развития науки…

Навстречу им, постанывая и скрипя, выехал старый грузовик, груженный древесиной, и Хоган сбавил скорость, пропуская его. И в этот момент взглянул на своего спутника: фары грузовика на мгновение высветили лицо падре Бони и придали тревожный блеск глазам.

— Патент на этот аппарат мог бы принести его изобретателю огромные деньги. Что вы пообещали Маркони, чтобы заставить его пожертвовать всем этим, по крайней мере, года на три? В вашем распоряжении нет такой суммы… Или есть?

— Дело не в деньгах… Если наша попытка удастся, я позже все вам открою…

Хоган не настаивал на ответе и продолжил:

— Расскажите мне еще об этом тексте.

— К сожалению, я мало что могу вам рассказать, — покачал головой падре Бони. — Один греческий монах привез этот текст в Италию пятьсот лет назад, незадолго до падения Константинополя. Он был единственным существом на земле, способным понять тот язык. Монах прочел текст правившему тогда папе, понтифик не посмел уничтожить его, но навеки похоронил в подвалах библиотеки. Монах окончил свои дни на необитаемом острове, местоположение которого держалось в тайне. Есть веские основания считать, что его отравили…

Хоган долго молчал, казалось, наблюдая за равномерным движением дворников.