Валерио Манфреди - Башня одиночества

— Вы отправитесь со мной, — сказал он. — При данных обстоятельствах нужно идти до конца.

Он вернулся на маленькое кладбище, обнаруженное им по ту сторону редута, и похоронил тело, остававшееся непогребенным, а потом уничтожил, насколько смог, следы курганов, высившихся над останками других солдат, чтобы его люди не увидели их на рассвете. Закончив свой труд, он сел, прислонившись к стене, обдумывая, что делать, когда встанет солнце. Он не мог отправить людей обратно в Бир-Аккар, потому что не находил объяснения такому приказу, и не мог взять с собой — если болезнь поселилась в ком-либо из них, заразится весь отряд. Он прикажет им остаться в крепости, чтобы привести ее в порядок и нести караул до его возвращения. Если инфекция ушла, они выживут и он заберет их с собой на обратном пути. Если же они приговорены, по крайней мере, у них есть укрытие, где можно спокойно дождаться смерти.

Он заснул перед зарей, ища хотя бы короткого отдыха для своего потрясенного разума и измученной совести.

Огонь маленького костра был единственным светом в огромном пустом пространстве; вой шакала — единственным звуком в абсолютной тишине.

Филипп встал и подошел к отцу, рассматривавшему при помощи секстанта точку в ясном зимнем небе.

— Что ты ищешь в этом созвездии? — спросил он.

— Время, оставшееся у нас.

— Ты можешь предвидеть наш конец?

— Нет. Я пытаюсь высчитать, сколько у нас времени до конца путешествия. Я видел Камень Созвездий в самом потаенном месте Рима и знаком с завещанием Баруха бар-Лева. Я — последний охотник за Человеком с семью могилами. Седьмую могилу можно уничтожить, когда алый свет звезды Антарес отразится в источнике Калат-Халлаки, когда темная точка созвездия Скорпиона окажется в центре тверди над Башней Одиночества.

В темноте заржал конь, и Филипп обернулся, чтобы взглянуть на эль-Кассема, который в этот момент поскакал на небольшой холм, возвышавшийся на севере, и осматривал горизонт: он ждал Сельзника, чтобы вызвать его на последнюю битву. Неподвижная фигура воина четко вырисовывалась на базальтовом холме, а арабский скакун казался сказочным Пегасом, готовым взмыть в небо.

Филипп снова повернулся к отцу:

— Ты знаешь, где находится источник Халлаки, верно? Именно туда мы идем.

Десмонд Гаррет отложил в сторону секстант.

— Найти Халлаки было моей юношеской мечтой, моей тайной утопией. Я представлял его себе долгие годы, днями и ночами изучая книги, и отказывался считать легендой. Он представлялся мне последним островком исчезнувшей природы, последней крупицей древнего счастья. В ходе своих экспедиций я месяцами странствовал по пустыне, на границе юго-восточного квадрата, и путь мне преграждала песчаная буря…

— И как тебе удалось найти его?

— Я понял, что буря — нечто вроде ограды — щит, которым природа защищает этот последний рай. Эль-Кассем спрятал на моем пути запасы воды, ими мы сейчас и пользуемся, и я наконец осуществил свой великий бросок, однако, несмотря на все предосторожности, оказался на грани смерти. Я, словно в бреду, преодолел эту адскую стену и, даже потеряв коня, продолжал пробиваться вперед, песок до крови царапал мне лицо и руки, ветер рвал одежду. В какой-то момент силы покинули меня, и я упал. Накрыл лицо краем плаща и, теряя сознание, представил себе лицо твоей матери, единственной женщины, которую любил, и подумал о тебе, Филипп, о том, что больше никогда тебя не увижу.

Он надолго замолчал, вслушиваясь в тишину и словно пытаясь учуять запах врага в легком ночном ветерке. Эль-Кассем на мгновение пропал из виду, чтобы снова появиться во мраке, уже в другом месте.

— Когда я вновь открыл глаза, то понял, что очутился в сказочном месте: вокруг разливался золотистый закат, я лежал на траве, блеяли овечки, пели птицы — разноцветные создания, порхавшие у меня над головой в фиолетовом небе.

Увидев это место, я подумал, что никогда не уйду оттуда. Твоя мать умерла, ты стал мужчиной, а я, возможно, нашел мифическую страну лотофагов, где спутники Одиссея искали забвения, отдыха после бесконечного путешествия. Я подумал, что стану жить в этом недоступном и скрытом от всех краю, спокойно дожидаясь своего последнего часа, теша себя иллюзией, что человек может сбежать от своей истории, от своих привязанностей и своей ненависти; иллюзией, что есть в мире место, где можно забыть самого себя.

А потом я выяснил, что это чудесное место — боевая крепость, а над садами и рощами нависла чудовищная опасность. Этот зачарованный оазис оказался последним бастионом, за которым простирается безраздельное царство тайны, более ужасной, чем любой кошмар, — тайны, от которой я столько раз напрасно пытался сбежать. Халлаки — метафора человеческой судьбы, сын мой: мы пытаемся отыскать на земле утраченный рай, но каждый раз, думая, что обрели его, видим перед собой океан мрака. Не бывает дня без ночи, жары без холода, царства любви, которое не граничило бы с империей ненависти.

— Но тогда зачем сражаться? — удивился Филипп. — Зачем рисковать, тратить силы и терпеть боль, если проклятие неотвратимо? Быть может, уничтожив седьмую могилу, если, конечно, тебе это удастся, ты обманешь судьбу? Остановишь кулак Божий, готовый раздавить нас? Ведь ты всего лишь исполняешь магический ритуал, который утоляет твою жажду приключений, твое любопытство перед тайной.

— Быть может. Но мне не избежать этой войны: борьба беспощадна, поле битвы повсюду, и дезертирам негде скрыться. Единственный возможный выбор — принять сражение. И если ты здесь, рядом со мной, значит, на моей стороне. А на остальные твои вопросы ответа нет.

Филипп поднял глаза к небу, и на миг ему показалось, будто звезды устремились вниз, затягиваемые водоворотом.

— А если все это лишь результат странного самообмана? В Париже такого бы не произошло…

— Нет. Есть вещи, проявляющиеся лишь там, где ничто не нарушает замысла Творца. Ты когда-нибудь шел один ночным лесом? Можешь призвать на помощь всю свою рациональность, но все равно ощутишь себя лишь напуганным созданием, загнанным животным. В древности считалось, что бесконечные просторы пустыни, леса, и болота, и вечные льды — это царство богов. Они были правы. Авл Випин действительно видел то, о чем писал, он не мог лгать, стоя на пороге смерти. Он взял в руки перо, когда дыхание уже пресекалось в его груди, а сердце бешено билось от тревоги…

— И какова же твоя последняя цель, где мы будем вести эту битву?

— Я прочел воспоминания этрусского прорицателя и теперь убежден: то, что жители Калат-Халлаки называют Башней Одиночества, и есть последнее пристанище Человека с семью могилами… Если ход моих мыслей верен, мы должны искать строение цилиндрической формы, увенчанное полусферическим куполом, петасом, о котором говорил Авл Випин.