Кэрол Макклири - Алхимия убийства

Дюбуа потирает начавший гореть мизинец.

Сардоническая улыбка сходит с лица Перуна.

— Так почему ты решил оторвать меня от работы ночью?

— У нас возникла серьезная проблема, не терпящая отлагательства.

— Что еще за проблема?

— В Париже объявилась репортерша из Америки. Она знает про вас и сообщила полиции.

Перун разражается хохотом.

Дюбуа охватывает страх. Он не знает, как реагировать на перемену настроения у Перуна.

— Она знает, кто вы. Она решительно настроена разыскать вас. Ее нужно остановить, иначе она все погубит.

— Нет. Оставь Нелли Блай в покое.

— Вы… вы знаете ее?

— Она гоняется за тенями.

— Но инспектор Люссак сказал, что главный инспектор службы безопасности наведается ко мне завтра, чтобы расспросить о девушке, которую вы убили сегодня ночью.

Перун вскакивает, чуть не опрокинув табурет, и подходит почти вплотную к Дюбуа.

— Ты говоришь о девке, которая умерла от гриппа, не так ли?

— Да. — Дюбуа в страхе опускает глаза. — Да, я это имею в виду.

— Отлично. Тогда не о чем беспокоиться. Так?

— Да, но она задавала вопросы, и их будут задавать мне. Вопросы, которые никогда бы не возникли.

— Ты врач. Наговори им какой-нибудь профессиональной чуши, и пусть они думают, что все идет как надо. — Перун делает паузу. — Ну, ты справишься с такой простой задачей.

— Да, конечно. Просто я подумал…

— Позволь мне думать самому. — Перун начинает расхаживать по лаборатории. — Пока все очень хорошо. Я бы даже сказал, отлично. У тебя есть возможность убедить главного инспектора в необходимости направлять всех умерших от гриппа тебе на исследование.

— Но это входит в обязанности моего начальника, доктора…

— Скажи ему, что ты готов избавить его от этого занятия.

Дюбуа знает, что у него нет выбора. Ему не хочется думать, что будет, если он не подчинится приказу Перуна.

— Да, все очень хорошо. — Перун берет со стола скальпель и плашмя постукивает им по своей ладони. — Когда все будет закончено, я должен буду поблагодарить ее за помощь. — Он приставляет острие скальпеля к подбородку Дюбуа. — Ты согласен со мной, доктор?

— Да.

Дюбуа задерживает дыхание.

Перун улыбается и тупой стороной скальпеля проводит по шее Дюбуа взад и вперед.

— Мне доставит величайшее удовольствие выразить ей признательность, когда я буду убивать ее. — Потом он кладет скальпель на место, словно ему надоела эта игра, и возвращается к микроскопу.

— Уходи. Мне нужно закончить работу.

Когда Дюбуа оказывается на улице, ведущей к набережной, он в изнеможении садится на скамейку. Руки у него дрожат. Он дотрагивается до шеи. Крови нет, но холодок стали на горле все еще чувствуется.

Нелли

Полицейский фургон и фиакр с Люссаком и его командой резко останавливаются. Я толкаю деревянную створку, закрывающую окно, и вижу, что мы на площади Клиши в гуще веселящейся толпы.

Она перетекла сюда с площади Бланш, чтобы посмотреть на выступление мужчин и женщин, поющих на колесной платформе, остановившейся посередине площади. Это те же самые артисты, что я видела раньше.

— Анархисты, — с раздражением говорит одна из проституток.

Судя по недовольным возгласам из толпы и по спору, возникшему между женщинами в полицейском фургоне, я делаю вывод, что каждый имеет свое мнение о том, нужна стране новая революция или нет.

Неожиданно из кабачка на углу выходит человек и бросает пивную бутылку в анархистов. Революционер соскакивает с платформы, в ход идут кулаки, и за какие-то секунды площадь превращается в бедлам. Одни кричат «Да здравствует революция!», другие — «Смерть революционерам!».

Наш полицейский фургон делает рывок вперед, а следующие за нами Люссак и его стражи порядка с дубинками выскакивают из фиакра и окунаются во всеобщую кутерьму. Политические противоречия в нашей среде вспыхивают с новой силой, и две проститутки в жарком споре вцепляются друг другу в волосы.

Я сижу тише воды, ниже травы в своем углу, в то время как другие девушки разнимают дерущихся, но слова революционеров находят отклик у меня в душе. Когда я девчонкой работала на заводе, происходили забастовки, права рабочих ущемлялись, их увольняли. Не хочется вспоминать, в каком положении оказывались семьи, когда закрывались заводы. Безысходность — вот к чему приводила потеря работы, будь то в Париже, Нью-Йорке или Лондоне. Люди часто голодают. [23] Бедность, голод и права рабочих были излюбленными темами Нелли. Помимо очерковых материалов о тяжелой доле бедняков она писала и в своих книгах. В романе «Тайна Центрального парка» она описывает эпизод, как ее героиня во время посещения морга видит тело вагоновожатого, который, оказавшись без работы во время забастовки, покончил с собой, потому что голодала его семья. — Примеч. ред.

Хотя я всем сердцем на стороне рабочих, я не одобряю насилие.

Анархисты выступают ярыми поборниками насилия как способа изменения социальной системы, считая, что уничтожение всех политических лидеров приведет к падению правительства. Но после падения правительства и прихода новых руководителей происходит любопытное явление: они становятся теми, против кого боролись.

И все же мне непонятно, почему мой человек в черном носит шарф красного цвета анархистов. Что это — маскировка? Или он активный анархист?

Я спрашиваю одну из девушек, почему нас везут в полицейский участок, а не в главное полицейское управление.

— Нами займутся здесь. И только тех, кто не может оставить залог или разыскивается за совершение других преступлений, отвозят в центральную тюрьму.

Кажется, нет ничего удивительного, что дождь начинает лить как раз перед тем, как мы поднимаемся по истертым каменным ступеням. Полицейский приводит нас в комнату без каких-либо излишеств, с высоким потолком и выстраивает в очередь для измерения наших физических параметров по методу Бертильона. Я знакома с системой идентификации преступников, изобретенной Альфонсом Бертильоном, когда он работал писарем в полицейской префектуре. Это система измерения человеческого тела, называемая «антропометрия». Более надежный способ — фотографирование подозреваемых, но фотография — вещь дорогая и требует времени.

После замеров девушка становится в очередь к полицейскому за конторкой, который допрашивает ее по существу обвинений.

Когда наступает моя очередь, у меня измеряют голову, ступни, два пальца, размах рук, предплечья и торс. При наличии четырнадцати различных измерений вероятность их совпадения с каким-нибудь другим человеком составляет один к почти тремстам миллионам. Это гораздо более совершенная система опознания, чем выстраивание преступников перед полицейскими, чтобы они узнали в них прежних нарушителей закона.