Кэрол Макклири - Алхимия убийства

Когда поворачиваю за угол в коридор, ведущий к туалетным комнатам, я узнаю еще одну картину в манере Тулуза. На ней изображены две женщины, танцующие канкан в переполненном кафе, не профессиональные танцовщицы, а обычные женщины, импровизирующие под восторженные крики мужчин. Я не верю своим глазам, хватаю картину со стены и возвращаюсь к столику.

— Смотрите!

Обрадованный Тулуз спрашивает:

— Вам понравилось? Сто франков. Но для вас, мадемуазель, пятьдесят.

— Это он, — говорю я им.

На картине трое мужчин сидят за столом и смотрят, как танцуют женщины. Лица двоих мужчин в центре обращены вперед. У одного из них окладистая борода, розоватые тонированные очки и канотье. На нем черный костюм и красный шарф.

— Вероятно, совпадение, — заявляет Жюль успокаивающим тоном.

— Нет это он. Ошибки быть не может. Кто этот человек, Тулуз?

Тулуз, всем своим видом выражающий неудовольствие, что я не заинтересована в покупке его картины, прячет лицо в высоком стакане абсента. Он элегантно вытирает лоб платком, прежде чем снова посмотреть на картину. Он — истинный джентльмен, даже если пишет безвкусные картины.

— Анархист.

— Откуда вы знаете, что он настоящий анархист?

Он пожимает плечами.

— У него такая одежда, шарф.

— Как его зовут?

— Он — просто лицо на картине. Дайте ему любое подходящее, на ваш взгляд, имя. Например, Жан или Пьер.

— Когда вы написали эту картину? — интересуется Жюль.

Тулуз сосредоточенно смотрит на нее.

— Два-три года назад.

— Совпадает. Тогда в Париже начали совершаться убийства.

— Вы узнаете двух других людей? — спрашивает Тулуза Жюль.

Он качает головой.

— Просто посетители кафе. Они оказались вместе за одним столом по какой-то причине, но они не друзья.

— Откуда вы знаете? — спрашиваю я.

Тулуз показывает на картину.

— Посмотрите на их внешний вид. Одеты они скромно и просто. Про их одежду не скажешь, что она недорогая или немодная скорее это форменная одежда, возможно, даже более простая, как у преподавателей колледжа или правительственных чиновников среднего ранга. Они не богема, не люди от искусства или литературы, уж точно не анархисты, и совсем не похожи на него. Они пришли пропустить стаканчик после работы и уйдут домой к семьям. А он просиживает в подпольных кафе до поздней ночи и обсуждает с приятелями, уйдет ли в отставку французское правительство, если убьют президента.

Я потрясена.

— Тулуз, вам надо работать в полиции. А эта сцена — она написана здесь, в «Мирлитоне»?

— Нет, в кабаре «Ша нуар». [38] «Chat Noir» — «Черный кот» (фр.). Спросите у его хозяина Сали об этом человеке. Может быть, он завсегдатай.

— Могу я на время взять картину?

— Я бы предпочел, чтобы вы купили ее, но, видимо, такова моя участь: писать то, от чего люди шарахаются, как от сифилиса.

Когда Жюль и я собираемся уходить, я замечаю букет цветов в вазе на соседнем столике. Я беру вазу и ставлю перед Тулузом.

— Пишите цветы вместо танцовщиц, — советую я ему, — и весь мир будет стучаться в вашу дверь.

Я спешу догнать Жюля, оставив Тулуза в задумчивости смотрящим на вазу с цветами.

Я не щедра на советы, считая, что предпосылки для самосовершенствования индивида заложены в нем самом, но очень благодарна странному маленькому человеку за то, что он запечатлел на полотне убийцу, и чувствую, что должна поделиться с новым знакомым своими представлениями о прекрасном. По крайней мере это я могу сделать.

Дорогой Оскар чересчур увлечен ролью социально значимой бабочки, чтобы заметить наш уход, а Аристид Брюан стоит на столе и задает вопрос своему официантскому корпусу:

— Что мы думаем о посетителях?

— Посетители — свиньи, — дружно хором отвечают официанты.

Я не могу удержаться — поворачиваюсь, кланяюсь и выхожу

— Надеюсь, следующее кабаре приятнее, чем «Мирлитон».

Жюль посмеивается над моим предположением.

— Вы будете больше очарованы Родольфом Сали. Он отец Брюана, говоря профессиональным языком. «Мирлитон» занимает помещение, которое несколько лет назад оставило «Ша нуар». При переезде Сали побросал много всяких странных вещей вокруг «Мирлитона». Например, один знаменитый стул. Когда Сали вернулся за ним, Брюан отказался отдать его. Он повесил его на стену и показывает его посетителям, когда поносит Сали в своих монологах.

— Брюан работал у Сали?

— Да, когда «Ша нуар» располагаюсь в районе Рошешуар. Он сочинил песню для «Ша нуар», которая до сих пор исполняется у Сали. И подход к посетителям у Сали примерно такой же.

— Наверное, это будет интересный визит.

— Во всяком случае, у нас не останется дурного впечатления, как от предыдущего. Сали не столь вульгарен и считает, что он ближе к искусству, чем к революционерам.

При входе в «Ша нуар» человек в мундире швейцарского гвардейца просит нас представиться. Швейцарские гвардейцы, охранявшие дворец, были убиты толпой во время Французской революции, когда пытались защитить короля и королеву.

Он сообщает Жюлю, что Сали подавляет бунт галерных рабов и в течение нескольких минут не сможет к нам выйти, а потом трижды ударяет в пол и возвещает о нашем приходе:

— Мсье Моран и мадемуазель Браун.

Если «Мирлитон» пытался передать дух улицы, то «Ша Нуар» — это мир фантазии, в оформлении которого видно смешение античного, средневекового. Ренессанса и Людовиков Франции. В глаза то и дело бросается что-нибудь страшное и причудливое: восточные огненные маски, бокалы, которых касались губы Вольтера и Карла Великого, череп и челюсть бродячего поэта XV века Франсуа Вийона, часы с когтями кошки вместо стрелок и произведения искусства и всякий хлам, хотя самые экстравагантные предметы остались в «Мирлитоне».

Мы проходим через столовую, называемую «Salle du Conseil» — «Зал заседаний», где люди пьют пиво и едят пальцами картофель фри, слушая, как поет обаятельная молодая женщина с грустным лицом под аккомпанемент пианино:

— Вы видели представление в теневом театре? — спрашивает Жюль.

— Да, кукольное представление, когда была маленькой.

— Теневой театр в «Ша нуар» — это не детская пьеска. Это последнее достижение в области механических движущихся картинок, представленное Ривьером и Робида. Давайте посмотрим, пока ждем Сали. Говорят, это интересно.

Жюль ведет меня в темную, переполненную людьми комнату на следующем этаже, называемую «Праздничный зал». С потолка свисает странное создание, похожее на большую рыбу с головой оскалившейся собаки. На дальней стене своеобразный, овальной формы, большой белый экран из тонкой материи, освещенный с обратной стороны яркими фонарями. Сверху из некоего аппарата на него проецируется изображение свирепого, похожего на кошку, грифона с крыльями и оскаленными зубами, поддерживаемого головами: смеющимися, плачущими, напуганными — со всеми эмоциями, какие передаются с театральной сцены. Естественно, там есть крадущаяся кошка.