Майкл Грегорио - Критика криминального разума

Раздался стук в дверь, и в комнате вновь появилась фрау Тотц с моим завтраком на подносе.

— Я его не нашла, сударь, — сообщила она мрачно.

На сей раз хозяйка даже не пыталась улыбаться. Зеленые глаза шныряли по комнате, словно она полагала, что парень играет с ней в прятки и я, по-видимому, тоже принимаю участие в упомянутой игре.

— Вы полагаете, он спрятался у меня под кроватью? — спросил я.

— О нет, сударь! Как только вам могла прийти в голову такая мысль?! — Тем не менее фрау Тотц снова бросила подозрительный взгляд в сторону моей кровати с пологом. — Он уже давно должен был находиться на кухне и заниматься завтраком, — медленно проговорила она.

— Вероятно, его послали куда-нибудь с поручением, — сказал я, чтобы положить конец обсуждению этой темы. — Ну а теперь могу я получить завтрак?

Фрау Тотц залилась краской и воскликнула:

— О Господи! Простите меня, сударь!

Я взял поднос из рук хозяйки и пристально взглянул ей прямо в лицо. Крошечные капельки пота выступили у нее на лбу вдоль линии рыжеватых волос.

— Чем вы напуганы, фрау Тотц? — спросил я.

— Нет, сударь, я вовсе… вовсе не напугана, — неуверенно пробормотала она. — Но Морик ведь такой шалопай! Его башка полна каких-то безумных идей.

Ее манера говорить раздражала обилием недомолвок и полунамеков.

— Безумных идей по поводу чего, фрау Тотц?

— Ну я ведь вам говорила, сударь. И я пыталась предупредить вас вчера вечером. Он такое может выдумать! — Она перевела взгляд на свои пухлые руки. Чувствовалось, что ей некуда их деть. — На уме только одни шалости, — продолжала фрау Тотц. — Мой Ульрих вчера сказал мне, что наш племянник после вашего приезда совсем спятил, сударь. Постоянно задает вопросы, кто вы такой, зачем сюда приехали. Морик считает, что если вы остановились здесь, а не в городской гостинице, значит, вам поручено за нами следить.

Она нервно оглянулась по сторонам, затем снова перевела взгляд на меня. Я почувствовал, что мое появление в «Балтийском китобое» пробудило живое любопытство не в одном лишь Морике.

— У вас нет никаких причин для беспокойства, фрау Тотц, — заверил я хозяйку, решив любыми способами поскорее отделаться от нее. — Просто ваш дом гораздо удобнее и уютнее Крепости. А теперь, если вы будете так любезны, я бы хотел отведать вашего чудесного завтрака, пока чай еще не остыл.

Она подскочила так, словно ее кто-то сзади уколол иголкой.

— О, простите меня, ради Бога, сударь! — воскликнула она. — Растрачивать свое драгоценное время на болтовню со мной, когда у вас так много гораздо более важных дел! Если вам что-то понадобится, просто позвоните. Вы совершенно правы относительно Морика, сударь. Он вернется, ничего с ним не сделается.

И она удалилась с низким поклоном, словно покидая королевскую аудиенцию. Десять минут спустя, покончив с завтраком, я спустился вниз, где у камина уже ждал Амадей Кох.

— Доброе утро, Кох, — произнес я, подходя к нему. — Рад вас видеть.

Я был совершенно искренен. Еще день назад я не мог и вообразить, что буду настолько рад увидеть снова это суровое бледное лицо.

Кох почтительно поклонился.

— Надеюсь, вы хорошо спали, сударь? Я доставил вашу записку в дом господина Яхманна полчаса назад, — сообщил он.

— Он прислал ответ?

— Нет, сударь.

Я удивился.

— И не попросил ничего передать на словах?

— Ничего, сударь. Я бы вам сразу сказал. Его слуга взял записку и закрыл дверь. Я подождал минут пять или даже больше, но безрезультатно.

— Да, конечно… я… спасибо, сержант.

Я всматривался в огонь в камине, думая, что могло означать молчание Яхманна. В записке я объявлял ему о намерении посетить его сегодня в двенадцать часов. Означало ли отсутствие ответа согласие?

— Экипаж ждет, — сказал Кох, прерывая мои размышления. — Вы намерены ехать в Крепость, сударь?

— Клистерштрассе далеко отсюда? — спросил я.

Кох взглянул на меня:

— Примерно миля, сударь, не больше. В деловой части города.

— Сегодня погода, кажется, лучше, чем вчера, не так ли?

— Снегопад прекратился. Вы это имеете в виду, сударь?

— Ну что ж, тогда отправимся туда пешком, Кох. Прогулка нам обоим пойдет на пользу, а кроме того, мне нужно познакомиться с городом.

Фрау Тотц стояла у кухонной двери, пожирая меня пристальным взглядом, который я был не в силах объяснить.

— Уверен, что Морик скоро появится! — крикнул я, обращаясь к ней.

Застывшая, словно приклеенная улыбка вновь материализовалась на ее физиономии, подобно жуткой гримасе на лице этрусской скульптуры.

— Конечно, появится, герр Стиффениис, — откликнулась хозяйка и мгновенно опустила голову.

На мгновение мне показалось, что фрау Тотц готова расплакаться. Но она просто пожала плечами, повернулась и исчезла за кухонной дверью.

Выйдя на улицу, мы свернули от скованного льдом порта к холму Кенигштрассе и начали долгий подъем. Сержант Кох шел рядом со мной, храня полное молчание. С обеих сторон широкой дороги в магазинах начали открываться ставни, однако на улице не было никого, кроме нас и мальчишки со светлыми локонами и в белой шайке, которого мы встретили, пройдя уже примерно половину пути. Вооружившись ведром воды и тряпкой и встав на колени, он пытался стереть со стены краску, которой какой-то злоумышленник ночью намалевал Звезду Давида, а внизу громадными буквами — «Во всем виноваты сыны Израилевы!».

Я отвернулся, стараясь не думать, о том, что может произойти, если какие-нибудь очумевшие фанатики воспримут это обвинение всерьез, как случилось три года назад в Бремене. Там тогда погибло двадцать семь евреев, а нескольким тысячам других пришлось бежать.

— С тех пор как начались убийства, сударь, — доверительным тоном произнес Кох, — появилось и множеств угроз в адрес евреев. Враждебно настроенные к ним проповедники напрямую обвиняют евреев в том, что они убили нашего Спасителя. Убийство прихожанина в Кенигсберге может привести к настоящей резне…

Он замолчал, как только мы подошли к табачной лавке.

Владелец, высокий худощавый мужчина в грязном коричневом фартуке и черной шапочке, стоял, прислонившись к дверному косяку, и курил, должно быть, первую за сегодняшний день трубку. Он внимательно взглянул на нас и кивнул, приглашая нас зайти. Но стоило нам пройти мимо, не заглянув в его лавку, как он издал громкий возглас презрения. Достаточно было посмотреть на пыльное окно, чтобы понять, какого сорта покупателей он привлекает. С крючков свисали самокрутки из грубого черного табака самого низкого качества. Короткие глиняные трубки и еще более куцые, сделанные из каолина и пожелтевшие от долгого лежания, были свалены в кучу за несколькими кругами заплесневевшего сыра. Лавка располагалась неподалеку от порта, поэтому, подумал я, здешние покупатели не отличаются большой разборчивостью и экстравагантностью вкусов, а грубы и неприхотливы. Большей частью это моряки или солдаты из гарнизона, любители дешевого крепкого курева и таких трубок, которым любые переделки нипочем.