Бернард НАЙТ - Ищущий убежища

Фитцхай вертел головой, глядя то на одно лицо, то на другое, каждый раз натыкаясь на каменные взгляды. Он капитулировал.

– Если описание совпадает, – скороговоркой выпалил он, – это был Хьюберт де Бонвилль.

Джон посмотрел на своего родственника, и оба, пораженные сказанным, на мгновение позабыли о взаимной неприязни.

– Де Бонвилль? Это не то семейство де Бонвилль, которое обитает недалеко от Тейвистока? – спросил коронер.

Де Ревелль был лучше подкован в географии норманнских семей в графстве:

– В Питер-Тейви, где старому Арнульфу де Бонвиллю принадлежит поместье, пожалованное ему де Редвером. Последнее, что я слышал о них, – это то, что старик болен, почти при смерти.

Джон устремил жесткий взгляд на Фитцхая:

– Насколько хорошо вы его знали? Вы с ним вместе были в Палестине?

Алан покачал головой, но промолчал.

Вдруг Гвин, хлопнув себя по лбу, вскочил с места, выныривая из обычного сердито-молчаливого состояния:

– Алан Фитцхай! Вспомнил, вспомнил, где я слышал это имя! У вас в Аскалоне были неприятности, после отступления от Иерусалима!

Ричард Львиное Сердце дважды приближался к Святому Городу на расстояние, с которого тот был виден, но так и не дошел до него. Было решено использовать расположенный на побережье Аскалон в качестве базы для оставшегося английского войска, поэтому в городе возвели фортификации, после чего король отбыл на корабле в Европу.

– Какие такие неприятности? – мгновенно насторожился шериф.

Джон ответил без малейшего промедления:

– Там начались всяческие скандалы и передряги. Король и Саладин обсуждали условия мирного договора, а тем временем двадцати тысячам солдат и рыцарей нечем было себя занять. Толпа солдат, томящихся от безделья. Лучшего рецепта для того, чтобы получить неприятности, не придумаешь.

– Там было двести пленных мавританцев, – подхватил повествование Гвин, – так вот, им перерезали глотки, причем после того, как пообещали обменять на захваченных в плен наших. Вас обвинили в том, что вы принимали в этом участие, – а вдобавок в мародерстве и изнасилованиях местных аскалонских женщин.

– Ложь, гнусная ложь, и ничего больше! – запротестовал Алан; старые слухи на мгновение заставили его забыть о ситуации, в которой он оказался сейчас.

Гвин сообщил дополнительные подробности:

– Хьюберт Уолтер созвал суд, судили командиров. Другие крестоносцы дали показания, и дело кончилось тем, что двадцать человек повесили.

– Гм, так, может быть, Хьюберт де Бонвилль дал показания против вас, а? – подозрительно спросил шериф.

Крестоносец выглядел искренне потрясенным:

– Чушь! Я и не знал его в Палестине, и не видел ни разу. Да, там были неприятности, это я готов признать, но суд снял с меня все обвинения. И какое это имеет отношение к тому, что произошло тут, скажите на милость?

Спор продолжался еще несколько минут, однако Фитцхай упорно утверждал, что слыхом не слыхал о де Бонвилле в Палестине и никогда его в тамошних краях не видел.

– Тогда как же получилось, что в Хоунитоне вы вдруг узнали его, если в Святой Земле даже не были с ним знакомы? – спросил де Ревелль.

– Да не так все было, вовсе не так! – выкрикнул Алан Фитцхай.

– Тогда как? – атаковал него коронер. – Ради Бога, расскажите.

– Я с ним познакомился не в Палестине, а по дороге домой, – заявил Фитцхай. – Три месяца назад я высадился с корабля в Марселе и присоединился к группе английских рыцарей-крестоносцев, направлявшихся к портам пролива. Среди них был и Бонвилль, хотя я знал его не очень хорошо, – в группе было больше сорока человек.

Шериф уставился на него с подозрением:

– Вы говорите, не очень хорошо, но насколько хорошо вы его знали? Были ли вы друзьями или просто товарищами по оружию?

Под взглядами двух старших офицеров закона, невозмутимого сержанта, помощника коронера и жадно взирающего на допрос писаря Фитцхай явно чувствовал себя не в своей тарелке. Повисла тяжелая тишина.

– Итак, насколько же хорошо вы были с ним знакомы? – рявкнул де Ревелль; его узкое лицо, казалось, вытянулось еще больше, остроконечная борода воинственно торчала вперед.

Неловко переминаясь с ноги на ногу, Фитцхай сложил руки на груди.

– Если говорить правду, мне он совершенно не нравился, упокой, Господи, его душу. Вечно он совал нос в чужие дела, которые его совершенно не касались.

Шериф, надо отдать ему должное, очень тонко разбирался в людях; он безошибочно определил, что тут что-то не так и наемник что-то скрывает.

– Ага! Вы поссорились с Бонвиллем, хотя, как утверждаете, почти не знали его. Может, вы заодно и убили его?

Фитцхай подался вперед и с негодованием стукнул кулаком по столу:

– Ради Бога, да, конечно же, я его не убивал! Мы с ним были едва знакомы, и во Франции я старался держаться от него подальше, а после того как мы прибыли в Харфлер, я его больше не видел, ни живым, ни мертвым.

– Так вы расстались с ним в Нормандии? – уточнил Джон.

– Да, я уже через два дня сел на корабль, идущий в Саутгемптон, – ветер оказался подходящего направления. Одному дьяволу известно, что сделал он. И меня это совершенно не интересует. Мне до него никакого дела нет.

Пока коронер переваривал услышанное, Ричард де Ревелль задал очередной вопрос:

– Если, как вы утверждаете, вы его почти не знали, откуда тогда такая уверенность, что убитый – это именно он, при столь скудном описании?

– Я же видел пояс и ножны, разве не так? – удивился Фитцхай.

– Их у него могли похитить. Кроме того, такие вещи встречаются довольно часто.

– Во-первых, он всегда одевался в зеленое – или накидка зеленая была, или плащ. А потом, заросшее волосом родимое пятно. Сколько других светловолосых мужчин имеют такое заметное родимое пятно на шее, как вы описали?

Джон попытался зайти с другой стороны:

– Вы что-нибудь знаете о де Бонвилле? О его семье, откуда он родом, куда направлялся?

– Я же вам сказал, ничего я не знаю! И знать не хочу. Мне, конечно, жаль, что бедняга погиб, и все-таки я его терпеть не мог, хотя мы и были едва знакомы.

Де Ревелль переплел пальцы рук и оперся локтями о стол:

– В чем же, интересно, причина такой неприязни к де Бонвиллю? Может, между вами черная кошка пробежала? И вы подрались?

Алан Фитцхай упрямо покачал головой:

– Неприязнь вызвана личными причинами, шериф, и подробности, при всем моем уважении, вас не касаются. Когда мы шли через Бургундию и Аквитанию, он вечно высовывался, делал вид, что он тут главный, прямо душа и совесть компании! – Алан провел рукой по роскошным усам. – А на самом деле, это был напыщенный ханжа, вот что я вам скажу, только нос задирал слишком высоко.

– Судя по вашим словам, вы знали его гораздо лучше, чем утверждаете, – заметил шериф, однако еще несколько минут допроса показали, что Фитцхай то ли не мог, то ли не желал ничего больше сообщить.