Нэнси Бильо - Крест и корона

— Ах да. — Я глубоко вздохнула. — Разумеется, племянник. Двоюродный.

Пять дней провела я с отцом в Дартфорде. Он все это время оставался в лазарете под присмотром брата Эдмунда. Я не отходила от его постели. Однако, несмотря на все наши заботы, бедняга слабел с каждым днем. Поначалу я отказывалась верить в то, что мой отец умирает. Но потом, увы, поняла, что брат Эдмунд прав. Пришло время посмотреть правде в глаза, как бы больно это ни было. Я сама начала разговор с умирающим: предложила воспитать Артура, взять его под свое крыло, когда закроют Дартфорд. И отец благодарно кивнул.

— С тобой мальчик будет в безопасности, — прошептал он.

Мой отец умер вечером 23 февраля 1538 года. Он соборовался, потом тихо уснул и больше не проснулся.

Настоятельница Джоан откликнулась на мою просьбу. Отца похоронили на Дартфордском кладбище, на холме между монастырем и лепрозорием, рядом с братом Ричардом. Многие жители города желали покоиться возле монастыря, чтобы монахини молились за их души, блуждающие по чистилищу, пока их тела медленно обращаются в прах.

И потом еще много дней в церкви монастыря читались молитвы за упокой души сэра Ричарда Стаффорда, младшего сына второго герцога Бекингема, брата третьего герцога Бекингема и отца сестры Джоанны, послушницы Доминиканского ордена.

Когда на руках у тебя маленький мальчик, тебе некогда особенно предаваться трауру, печали, сожалению, гневу, размышлениям — времени вообще почти ни на что не остается.

Отец говорил правду: Артур оказался очень трудным ребенком. Он все понимал, но сам говорил очень мало. Этот непоседа ни одной минуты не мог посидеть на месте спокойно: вечно где-то носился, куда-то карабкался, на что-то натыкался, что-то искал и находил, разливал или разбивал. Он сообразил, что теперь я буду самым близким для него человеком, и держался за меня, однако слушался при этом ничуть не больше, чем всех остальных сестер. Несколько большим авторитетом был для него брат Эдмунд, но лазарет, полный хрупких склянок и опасных снадобий, был не самым подходящим местом для Артура.

Лучше всех умел находить с ним общий язык Джон. Он устраивал для мальчика в конюшне игры и даже давал ему несложные поручения. Я чувствовала себя виноватой, когда, не имея возможности сама заниматься единокровным братом, вручала его заботам конюха. Но разве у меня был выбор? Я должна была посещать мессу и молиться, руководить работами в гобеленной. Без исполнения этих ритуалов и обязанностей находиться в Дартфорде вообще не имело смысла.

Настоятельница пошла на невиданное исключение, позволив Артуру жить в монастыре. Винифред переместилась из послушнических покоев в монашеские, и Артур спал со мной. Когда малыш засыпал, он выглядел совершенно иначе: лицо его становилось добрым и спокойным — настоящий ангелочек. Он был очень похож на отца. И разумеется, на Маргарет тоже. В такие моменты я понимала, что никого ближе этого мальчика у меня нет на целом свете. Днем, когда я пыталась воспитывать маленького безобразника, мои чувства к нему были не столь нежными. Но по ночам, глядя на спящего малыша, я знала, что люблю Артура и, если понадобится, без колебаний умру за него.

Третий вторник марта выдался ветреным, небо затянули тучи. Я несколько припозднилась в тот вечер, работая в гобеленной.

Дверь в комнату приоткрылась, и внутрь просунулась голова сестры Элеоноры.

— К вам гость, сестра Джоанна, — сказала она и исчезла, прежде чем я успела спросить, кто решил меня навестить.

Я прошла в локуториум — до сих пор чувствовала себя не в своей тарелке в этой комнате. С облегчением увидела, что там никого нет, и продолжила поиски в соседних помещениях, но обнаружила только Грегори и настоятельницу, которая работала у себя в кабинете.

Пора было проведать Артура, и потому я направилась к конюшне. Таинственному посетителю придется подождать. А возможно, сестра Элеонора просто ошиблась. Ну какие у меня могли быть гости? Кроме бедного маленького Артура, у меня в этом мире никого не осталось. Я потрясла головой, отгоняя внезапно охватившую меня жалость к самой себе. Нельзя поддаваться этому чувству.

Из сарая доносились радостные детские крики, смех молодой женщины и отчетливо слышимый мужской голос, который абсолютно точно принадлежал не Джону. Я вошла внутрь. Артур стоял на краю загородки и, не помня себя от восторга, бросал горсти соломы в Джеффри. Молодой констебль вовсю дурачился, нацепив большую фермерскую шляпу. В углу на коробе сидела, наблюдая за происходящим, сестра Беатрис; ее лицо светилось от удовольствия.

Джеффри увидел меня, и его мальчишескую шаловливость как рукой сняло.

— Сестра Джоанна, мне нужно поговорить с вами, — сказал он подчеркнуто вежливым, почти официальным тоном. — Это очень важно.

Мне почему-то стало ужасно обидно. Неужели мне самой не суждено вот так беззаботно играть и искренне веселиться? Ну с какой стати Джеффри вдруг напустил на себя столь официальный вид, едва завидев меня?

Сестра Беатрис взяла за руку Артура. Улыбнувшись Джеффри и бросив на меня довольно странный взгляд, она увела мальчика. Мы остались в конюшне вдвоем.

— Я пришел рассказать вам о сестре Кристине, — начал констебль.

— Ее больше нет.

Он слегка удивился той поспешности, с которой я сказала это.

— Да, ее больше нет.

— И вы, конечно, ходили посмотреть на казнь? — предположила я.

Он наклонил голову, глядя на меня:

— Почему вы сердитесь?

— Ничего подобного, — отрезала я. А потом и в самом деле разозлилась, потому что понимала, насколько несправедливыми будут мои упреки. Но все-таки не сдержалась. — Похоже, это ваше любимое занятие, Джеффри: ходить смотреть, как казнят беззащитных женщин.

Он удивленно уставился на меня.

— Извините, — сказала я и уселась на тот самый короб, на котором только что сидела сестра Беатрис. — Нам столько всего пришлось пережить за последнее время. Но хуже всего сознавать, что очень скоро все будет еще хуже. Место, которое мне дороже всего на свете, перестанет существовать. Боюсь, впереди меня не ждет ничего хорошего.

— Но ведь у вас есть Артур, сестра Джоанна.

Я кивнула и устало сказала:

— Да, это верно.

— И куда вы с ним пойдете, когда монастырь закроют?

Я объяснила Джеффри, что написала письмо своему родственнику сэру Генри, и тот ответил, что мы с Артуром можем присоединиться к остальным членам семьи и жить вместе с ними в Стаффордском замке. Нельзя сказать, чтобы Генри обрадовался, но это и неудивительно. Стаффорды не питали друг к другу особой любви, однако, когда требовалось, в помощи не отказывали. По крайней мере, у нас с мальчиком будет крыша над головой.