Николас Ремин - Снег в Венеции

– Далеко еще? – спросила она.

К полудню пошел снег. Капризный порывистый ветер жонглировал снежинками. Они обжигали и легко кололи лицо. Но примерно с полчаса назад, незадолго до того, как Элизабет вместе с Вастль и супругами Кёнигсэггами вышли из королевского дворца, сне внезапно прекратился и ветер унялся. Временами на мглистом небе появлялись просветы, в которых видна была свинцовая луна.

На другой стороне Большого канала Елизавета потеряла ориентировку слишком много улиц, улочек и переулков справа и слева, слишком много похожих один на другой двухэтажных домов в высоких снежных шапках. У нее появилось то самое чувство легкого головокружения, которое иногда испытывают как дети, так: и взрослые, оказавшись в лабиринте, – по крайней мере, до тех пор, как у них начинают ныть от усталости ноги и появляется нестерпимое желание выпить чашечку горячего шоколада.

– Поворот налево – и мы на месте, – сказала Вастль.

Как было заранее договорено, она опустила обязательное обращение «ваше императорское величество». Вообще, Вастль проявила себя очень находчивой девушкой. Ее обычную скованность словно ветром сдуло; наверное, это объяснялось тем, что сейчас императрица была не очень похожа сама на себя.

Во дворце Елизавета много времени провела перед зеркалом, и, не будь ее цель на этом маскараде столь серьезной, она бы просто расхохоталась. Грубоватые туфли и пальто в деревенском вкусе только усиливали впечатление, которое производило ее щекастое лицо. Графиня Хоэнэмбс смахивала на повариху, и трудно было предположить, что денщик Пергена Эннемозер распознает, кто перед ним в действительности.

Чтобы опять привыкнуть разговаривать с комочками ваты во рту, Елизавета решила поболтать немного с Вастль. Выяснилось, что по профессии этот Эннемозер печатник, до армии он работал в типографии. Как и Вастль, он родился в одном из маленьких городков неподалеку от Вены; служит он всего год. Место денщика Пергена он получил благодаря знанию итальянского языка.

Убедить Кёнигсэггов в необходимости такого «маскарада» было отнюдь не просто. В конце концов, пришлось намекнуть на иерархию в решении любых вопросов, с чем супругам оставалось только согласиться. Генерал-майор Кёнигсэгг принадлежал к числу людей, готовых выполнить любой приказ вышестоящей особы, каким бы нелепым этот приказ ни оказался.

Сейчас Кёнигсэгги брели в трех метрах позади Елизаветы по глубокому снегу, и, наверное, графиня досадовала, что она в свое время стала обер-гофмейстершей. По плану Елизаветы, граф с графиней должны будут сидеть за соседним столиком Под шинелью у Кёнигсэгга револьвер. Он настоял на том что возьмет с собой огнестрельное оружие и оденется как можно проще, чтобы не обращать на себя внимания.

– Вот мы и пришли, – сказала Вастль, остановившись.

Площадь Санта-Маргарита, к краю которой они подошли, была покрыта ровным слоем нетронутого снега Застроена она была в основном невысокими зданиями с плоскими крышами, черные силуэты которых четко выступали на фоне вечернего неба. Свет горел в дюжине окон. Это было ничтожно мало для площади, напоминавшей размерами плац-парад. Редкие фонари не спасали положения. Спасибо луне лишь ее свет рассеивал тьму.

Елизавета заметила свет на первом этаже здания на противоположной стороне площади. Перед зданием стоял человек, который махал им рукой; это, безусловно, был жених Вастль. Перейдя вместе с Вастль через безлюдную заснеженную площадь и оказавшись рядом с Альфредом Эннемозером, Елизавета поняла, что этот человек настоящий великан.

Вастль представила их друг другу – «графиня Хоэнэмбс – Альфред Эннемозер» – с такой непосредственностью, что Елизавета изумилась. Вскоре она уже сидела за чистым столом в траттории Пайо Джокколанте. Кёнигсэгги, следуя плану, вошли в тратторию несколько минут спустя и заняли места за соседним столиком. По мере того как они изучали меню на засаленном листе бумаги, лица их мрачнели.

«И то правда, – вынуждена была признать Елизавета, – траттория эта – заведение из никудышных». Единственное, что хоть как-то соответствовало ее представлениям о венецианских тратториях, – это пол, посыпанный опилками, и чисто выскобленные столы. В траттории Пайо Джокколанте не было привычных декораций из развешанных рыбацких сетей и статуэток гондольеров, здесь не звучала мандолина – короче, не было и намека на приятную атмосферу Так обычно выглядит заурядная закусочная на вокзале. В основном зале сидели за дюжиной столиков посетители – человек десять. Они были из местных живущих, наверное, по соседству. Гостей Венеции в такое заведение заманить было невозможно.

Эннемозер заказал для себя и для Вастль требушину. На вопрос о горячем шоколаде для Элизабет официант только недоуменно пожал плечами. Пришлось Елизавете спросить чашку бульона – с комочками ваты во рту она могла позволить себе лишь жидкую пишу.

Эннемозеру – на ее взгляд – было не больше тридцати лет. Приятный мужчина: темно-русый, с пышными усами, кареглазый, лицо открытое, правильное. Только короткий нос был грубоватой формы и губы – легкомысленным «сердечком».

Елизавета ожидала, что, сделав заказ, Эннемозер попросит ее задавать вопросы, но он преспокойно принялся за еду. Елизавете это понравилось; она сочла, что торопиться ей незачем. К тому же, эта «экскурсия» в город, независимо от преследуемой цели, начала приносить удовольствие.

Между прочим, Елизавете пришелся по вкусу бульон («Не послать ли потом Кёнигсэгг на кухню за рецептом?» – подумала она); таким образом, ее мнение о траттории немного изменилось. Сравнение с вокзальным буфетом было неправомерно хотя бы потому, что публика здесь совсем другая. За полчаса, прошедшие с тех пор, как они вошли сюда, в тратторию набилось довольно много людей.

Худощавый юноша, сидевший недалеко от Елизаветы, лихорадочно исписывал лист бумаги. Безусловно, это был поэт: черные локоны, падающие на высокий лоб, мечтательный взгляд, время от времени обращенный в потолок… А парень, который только что вошел в тратторию, был самый настоящий гондольер – в широкополой шляпе и небрежно обернутом вокруг шеи щарфе. Вошли еще два кряжистых рыбака с обветренными лицами. Совсем недавно они вытаскивали из моря тяжелые сети, а сейчас устроились за столиком у входа и, раскуривая короткие пенковые трубки, готовились сыграть партию в домино.

Тарелка Эннемозера почти опустела, он утолил голод и всем видом показывал, что готов приступить к тому, ради чего назначили встречу, – то есть ответить на вопросы. «Этот человек в себе уверен», – подумала Елизавета. Ей нравилось отсутствие угодливости в поведении Эннемозера – ведь для него она как-никак графиня Хоэнэмбс, дама из высшего света Елизавета вдруг пожалела, что вынуждена обманывать этого человека.