Мэтью Перл - Тень Эдгара По

— Нет, убийца не я, — Дюпон с опозданием вздумал отвечать на мое обвинение. — Не я, а вы вместе с Бароном. Так-то, мосье Кларк. Барон хотел, чтобы его принимали за меня. Как мог я противиться этому? Я пытался избегать его; в Париже почти не выходил на улицу. Но вам, мосье Кларк, для ваших личных целей понадобился «Дюпен». Он же понадобился и Барону — для его личных целей. А заодно и Луи Наполеону в качестве козла отпущения. Ваше прибытие в Париж, ваша настойчивость, даже, я бы сказал, настырность примирили меня со следующей мыслью: я сколько угодно могу самоустраняться из жизни — идея «Дюпена» будет цвести пышным цветом независимо от моих действий. Она, как вы изволили выразиться, бессмертна.

«Я изволил выразиться! Но вы-то никакой не прототип Дюпена! И никогда им не были!»

Эти слова чуть не сорвались с языка. Я удержал их, ибо намеревался контролировать ход беседы, так повести ее, чтобы Дюпон волей-неволей ответил на мои вопросы, которые, подобно жужжащему пчелиному рою, мешали сосредоточиться.

— Когда вы догадались? Когда вы поняли, что эти прихвостни Бонапартов охотятся на вас?

Дюпон тряхнул головой, словно не знал ответа.

— Но ведь на «Гумбольдте» вы сразу вычислили безбилетника — этого мерзавца Роллена. Тогда-то все и началось. Я свидетель, мосье Дюпон; передо мной вы не можете запираться.

— Нет, я не знал наверняка, что на судно проник безбилетник. Скорее, я знал: безбилетник, если таковой имеется, на самом деле наемный убийца, и послан он за мной.

— То есть вы догадались! — воскликнул я.

На долю секунды мелькнула горькая усмешка. За ней последовал кивок.

Наверное, именно тогда я почувствовал давнюю Дюпонову боль, явившуюся причиной парижского затворничества и безразличия. После дела Лафаржа Дюпону стали приписывать экстраординарные способности. Будучи крайне самонадеянным молодым человеком, Дюпон поверил, будто обладает силой почти сверхъественной, — как же, ведь не о всяком в газетах пишут. Многочисленные легенды (зачастую сочиненные авансом) укрепляли в Дюпоне мысль о собственной гениальности. Я до сих пор не был уверен, что ответственность за эту гениальность не лежит целиком и полностью на окружающих. По ощущениям читателей, литературный Дюпен находит правду, потому что он гений. Чуть больше внимания к тексту, почтенный читатель! Все не так однозначно. Дюпон находит правду, потому что некто верит в него; иными словами, К.Огюст Дюпен гениален, успешен да и вообще жив благодаря молчаливому, безымянному своему товарищу.

— Многие думают, будто я, наблюдая, как Луи Наполеон делает смотр войскам, проницал будущее. Суеверные болваны! Я не проницал будущего — я видел лишь настоящее. Я видел, что Луи Наполеон не довольствуется статусом избранного президента. Полагаю, префект Делакур остерегал его насчет меня, особенно когда я стал появляться в вашем обществе, мосье Кларк.

— Барон рассказал мне, что случилось с Катрин Готье. Может, префект Делакур стал подозревать вас в связи с ее делом? А вы, наверное, хотели отомстить ему, для того и скрылись в Америку?

— Действия префекта объясняются тем, что он причинил мне зло, а не наоборот. Человеку свойственно ненавидеть не того, кто виноват перед ним, а того, перед кем он сам виноват. И такой ненависти хватает на всю жизнь, можете мне поверить. Префект Делакур был смещен с должности по многим причинам; не исключено, что одна из них — неудача с моим физическим уничтожением. Нас с вами, мосье Кларк, упустили; дали нам сбежать в Америку. Де Мопа не так хитер, зато гораздо лучше осведомлен — между этими качествами никакой связи нет; а еще он жесток, но это к делу не относится, это так, дополнительный штрих к портрету.

— Как вы думаете, негодяи уже знают, что убили Барона вместо вас?

Дюпон отрезал себе изрядный ломоть жаркого — окорока по-мэрилендски, только что принесенного официантом.

— Очень может быть. Тут, если хотите, ваша заслуга, мосье Кларк, слишком уж красноречиво доказывали вы, что Барон и Дюпон — два разных человека. Вашими стараниями общественность это уразумела; впрочем, полагаю, заказчики до сих пор пребывают в счастливом неведении. Однако есть вероятность, что сами убийцы уже поняли свою оплошность. Для своей же пользы они постараются не доводить ее до сведения парижских кукловодов. Зато их главарь — тот самый безбилетник с «Гумбольдта», посланный проследить за выполнением миссии, — уже вышел на мой след. К счастью, я сразу понял, где в Балтиморе для меня самое безопасное место. Конечно же, в бывшем Бароновом гостиничном номере! Я прибыл сюда еще перед роковой лекцией и с тех пор показываюсь на улице только ночью, да и то редко. Гостиничный персонал убежден, что я скорблю по своему брату, благородному Барону; меня не трогают, мне не докучают. Теперь же, когда Луи Наполеон преподнес Парижу такой сюрприз — захватил власть, да еще и заручился народной поддержкой, — Роллен наверняка с каждым днем укрепляется во мнении, что досадная путаница вот-вот потеряет актуальность. Если сын американского Бонапарта добьется желаемого, Роллен сможет спокойно вернуться во Францию и получить вознаграждение — пока не случился еще один переворот. Ни он, ни американские Бонапарты, конечно, не станут афишировать свои ошибки. А мне в Париж нельзя — меня там убьют, причем с особой жестокостью.

Я представил унылый гостиничный номер; перед мысленным взором поплыли однообразные картины, на заднем плане неизменно фигурировал страх. Так Дюпон жил с того дня, когда в лектории раздались выстрелы; так, на самом виду, он скрывался. Правда, у него были книги — великое множество книг, словно чья-то воля переместила к нему достояние целой библиотеки. Названия отсылали к осадочным отложениям, горным породам, минералам и прочему. От угрызений, тоски и неопределенности Дюпона спасала геология, сия аллегория стабильности и порядка. Вот до чего он опустился — воздвиг себе надгробие из камней и книг, да еще ждет от меня сочувствия!

— Знаете ли вы, мосье Дюпон, чем обернулись для меня наши изыскания? Я был обвинен в убийстве Барона Дюпена; я содержался в тюрьме, пока полицейские не соблаговолили признать очевидное. А теперь вынужден бороться за сохранение «Глен-Элизы» и всего моего имущества.

За десертом (подавали арбуз) я подробно рассказал, как сидел в тюрьме, как сбежал, как обнаружил Бонжур и убийц. После обеда мы вернулись в номер.

— Теперь я должен выдать в суде полную версию смерти Эдгара По — это единственный способ доказать, что я адекватный человек и действия мои не были продиктованы безумными фантазиями.

В глазах Дюпона появился интерес.

— И что конкретно вы сообщите почтеннейшей публике и господам судьям?