Николай Свечин - Удар в сердце (сборник)

Основные контрагенты тут, конечно, были не частные лица, а казенные учреждения и коммерческие банки. Последние наиболее важны! Филиалы Плеске не могли вести обменные операции в одиночку: их было слишком мало. Семьсот местных казначейств, по недавнему закону, осуществляли простейшие банковские операции. Они также в поте лица меняли купюры. Но и этого оказалось недостаточно! И частные банки стали агентами правительства, взяв на себя львиную долю работ. Они обменивали билеты, а старые опечатывали и присылали в Петербург. Там их утилизировали для нужд Экспедиции заготовления государственных бумаг. Купюры перерабатывали в специальных варочных котлах и получали бумагу для бандеролей [56]. Огромные мешки с пачками старых банковских билетов проверялись выборочно. Во-первых, банки себе не враги: попадутся на подделках – их могут и прикрыть. Во-вторых, масштабы обменных операций делают полный контроль невозможным. В обороте более миллиарда рублей! Как за всем уследить? А тут еще Новый год…

На этом месте Горемыкин перебил Витте:

– И как же обнаружилась подделка? Ежели все без разбору бросали в котел…

Почувствовав в вопросе упрек, за министра ответил Плеске.

– Случайно в одном мешке пачки со старыми билетами развязались. Их стали обратно увязывать и… Рабочие у нас в Экспедиции опытные, глаз наметанный. Смотрят, а номера-то одинаковые! Мошенники, как оказалось, делали «куклу». Это когда сверху и снизу пачки кладут настоящие купюры, а подделки внутри! Так их еще труднее разглядеть. Только по номерам и поняли и сообщили начальству. Но, ваше высокопревосходительство! Второй год, с утра до ночи! В выходные, праздничные и великоторжественные дни, без отдыха…

– Так! – прервал стенания министр внутренних дел. – Давайте ближе к делу. Кто из банков попался? Там ведь на пачках должны быть печати!

– Печати были Московского промышленно-купеческого банка.

– Хм. И что это за учреждение? Крупное, старое или вчера народилось для таких вот махинаций?

– Махинации, Иван Логгинович, все были в бурные времена реформ, – пояснил Витте. – Тогда, если изволите помнить, аферы случались через день. Кассиры сбегали с выручкой, председатели правлений давали швейцарам «красненькую» на чай… Тех времен уж двадцать лет как нету.

– Сергей Юльевич, но вот случилось же! Я и спрашиваю: что за банк?

– Московский промышленно-купеческий – это карманный банк Кречетова.

Горемыкин изменился в лице:

– Того самого?

– Да. Действительного статского советника и кавалера ордена Святой Анны первой степени. У господина Плеске, хоть он и выше чином, этого ордена еще нет. А у Ивана Пименовича Кречетова уже имеется. Теперь понимаете, почему мы пришли к вам? Открытое расследование произошедшего невозможно. Во-первых, мы подорвем репутацию банка…

– А черт бы с ней, с репутацией! – рассердился Горемыкин. – Об этом Кречетове такое рассказывают! Пусть ответит!

– …и во-вторых, только спугнем мошенников.

Тут министр внутренних дел замолчал, весь обратившись в слух.

– Ведь обмен билетов очень удобно использовать, чтобы сбыть все фальшивки.

– Все? – опешил Горемыкин. – А сколько оказалось в мешке?

– Сто сорок шесть тысяч.

– А… сколько вы еще предполагаете?

Витте стал терпеливо объяснять:

– Я не знаю. Только думаю, что найденные в мешке – не последние. Если сейчас начать шуметь, кричать, расследовать, то мошенники затаятся. И сдадут оставшиеся поддельные билеты где-нибудь в Польше или Сибири. Или на Кавказе. Империя-то огромная. А наплыв старых банкнотов такой, что мы не сможем их отследить.

– Что же вы предлагаете, Сергей Юльевич?

– Более разумным мне представляется тайное дознание. Пусть мошенники думают, что мы ничего не заметили и их операция прошла успешно.

– А-а… Понимаю, понимаю…

– Вот именно, Иван Логгинович! Подошлите туда секретных людей, агентов! Есть же у вас такие? И они будут наши глаза и уши. Жулики, раз удалась афера, непременно захотят ее повторить. Привезут новые фальшивки. Тут-то полиция их и схватит. Верно говорю?

Горемыкин пожевал губами. От этого его знаменитые усы опустились вниз, словно часовые стрелки.

– Как у вас все легко, Сергей Юльевич… Гладко только на бумаге выходит! Тайные агенты, то да се… С Кречетовым в игры играть – дело трудное. Он о прошлом годе трижды встречался с государем! Дайте подумать.

– Если требуется, я завтра же инициирую Высочайшее поручение, – с самым невинным видом предложил Витте. – У меня как раз доклад. Тогда дознанию будет оказана любая помощь!

Горемыкин встал.

– Нет уж! Помощь и без того явится. Передайте Его Величеству, что вверенное мне министерство берется за дело!

Директор Департамента полиции действительный статский советник Зволянский вызвал к себе Лыкова. Тот вошел, протянул руку:

– Здорово, кавалер!

– Здорово, кавалер!

С глазу на глаз они были на «ты». Зволянский, всего двумя годами старше Алексея, делал карьеру у него на глазах. А до того воевал с турками, тоже вольноопределяющимся, только не на Кавказе, а в Болгарии. За бой под Телишем был награжден солдатским Георгием.

В Департаменте полиции оба кавалера сначала шли вровень. Оба имели Владимирский крест четвертой степени, в чине титулярного советника. Вместе обеспечивали безопасность государя на коронации в 1883 году и получили за это коллежских асессоров. Потом Зволянский рванул вперед. Он стал личным секретарем при Плеве и старшим помощником делопроизводителя при Дурново. А Лыков по семейным обстоятельствам вышел в отставку. Когда вернулся, Сергей Эрастович был уже вице-директором.

Затем начались передряги. За три года в Департаменте полиции сменилось три директора, а это вредно для дела. Когда Горемыкина назначили министром, он тут же посадил в кресло Зволянского. Алексей объяснял это просто: правовед тащит правоведа. Там такая стачка! Но злые языки говорили другое. Зволянский и Горемыкин одновременно были любовниками жены генерала Петрова, сменившего Дурново. Молодая и блудливая бабенка сдружила саврасов, хотя министр был на шестнадцать лет старше своего «заместителя»… Так или иначе, Зволянский сделался начальником Алексея. Хорошие отношения между ними сохранились, службе это не мешало. Раз в год Сергей Эрастович даже ходил к Лыковым в гости, на именины хозяина. Надевал при этом свой солдатский Георгий, сослуживцы выпивали много водки и вспоминали войну… Когда бывший канонир начинал рассказывать, как он мазал сапоги розовым маслом, для бывшего пластуна это был сигнал: пора завязывать!

– Скажи-ка, Алексей Николаевич, а давно ты был в Москве?

– По делам или так, проездом?

– По делам.