Николай Норд - Яичко Гитлера

— Капитан, уточните цель ваших пояснений. Вы хотите сказать, что Федотов был богат и имел связи во властных структурах?

— Не это главное, Николай. Я подумал, что Соловьев был многим обязан Федотову. Возможно какой-то денежной ссудой, короче, мог порядочно ему задолжать. Но он внезапно погиб. Взять особо с девочек-сироток было нечего. Но вот он дождался, когда Ксения стала известной и, главное, богатой. Очень богатой… — следователь тут прервался, чего-то ожидая, но услышал в трубку лишь сердитое сопение Николая и продолжил. — Ведь она у вас миллионерша, Николай! Чего тут таить? Мы тоже лыком не шитые, знаем даже о ее заграничных счетах.

— Ближе к делу, капитан! Вам ее посадить все равно не удастся. Сначала ее надо найти! — придушенным и злым голосом просипел в трубку Николай, все больше раздражаясь.

— Боже упаси! Николай, никто за это ее сажать не собирается, если бы этого желали — давно бы упекли. Она гордость и лицо Советского Союза — как Вишневская, как Плисецкая, какими были Горький, Шолохов. И ведь, заметьте, те тоже все не бедные люди. Их же никто не посадил! Я сейчас не об этом. Я опять о Федотове. Не мог ли он явиться в наш город, чтобы истребовать долг у Ксении? И могла ли ваша жена не захотеть рассчитываться с ним по долгам отца? Она у вас не жадная?

— Ну, это уж слишком! — раздраженно прорычал Николай. — Все свои мотивы вы укладываете под одну и ту же версию. Поищите другую и найдите Ксению! Я чувствую, ее жизнь висит на волоске!

Николай бросил трубку и застонал от собственного предположения, которое он только что высказал.

Он грубо выругался, что происходило с ним крайне редко, и прошел на кухню, где плеснул себе полбокала рома. Но, поднеся бокал к губам, отвел руку и поставил ром на стол — он пересилил себя, решив сдержаться от расслабухи — трезвость сейчас была его союзником. В этот момент позвонили в дверь.

Вошла Нинель, она чмокнула Николая в щеку, оставив прохладную влагу на его лице, и тут же спросила:

— Что нового, дорогой?

Вместо ответа Николай удрученно развел руки, прошел в гостиную и в задумчивости уселся на диван. Следом за ним впорхнула Нинель. Она обратила внимание на фотографии, разбросанные по столу, подошла к Николаю и ласково погладила его по голове:

— Не переживай, Коля, все устаканится.

— Я так не думаю, трое суток прошло и ничего не изменилось.

Он раздраженно вывернул голову из-под руки Нинель, и та недовольно фыркнула.

— Я принесла сиреневую блузку, ну, ту, что брала прошлый раз. Она выстирана и с ней все в порядке, — достала из глянцевого пакета блузку Нинель. — А теперь хочу взять вечернее платье Ксении, то, что с серебряными блестками. Оно мне очень идет, я в ней такая благородная! Ты не находишь?

— Бери что хочешь, только оставь меня в покое.

— Я завтра же верну, мы сегодня с Ромкой идем на премьеру в Оперный. Там заглавную партию будет петь Елена Образцова — ее специально из Москвы пригласили.

— Какого черта ты туда попрешься? Ты же все рано в этом ни бельмеса не понимаешь.

— Откуда тебе знать? Да и там весь цвет общества соберется, люди нужные будут, с которыми стоит познакомиться.

Нинель вертлявой походкой модели, от бедра, выбрасывая вперед, словно лошадь, ноги, приблизилась к дубовому шифоньеру, где хранила свою одежду Ксения, и распахнула обе его дверцы. Она сбросила прямо на пол свою спортивную рубашку и юбку, в которых пришла, и осталась лишь в малиновом бразильском микробикини. Узенькие, низко приспущенные плавки, едва не сваливались с ее красивых, бронзовых от загара, бедер.

Замерев на секунду от ароматов, излившихся на нее из нутра огромного итальянского шифоньера, Нинель стала перебирать на вешалке платья.

— Можно, я возьму еще и чулки? — спросила она, обернувшись к Николаю так, что стала видна ее, почти обнаженная, подтянутая грудь.

— Хватит меня донимать, я же сказал, бери что хочешь, — устало отозвался Николай.

Нинель склонилась над нижним ящиком, выдвинула его и стала там что-то шурудить. Она стояла в позе прачки, и из узеньких ее плавок вываливалось наружу все, что должно было быть скрыто от постороннего глаза.

Николай отвернулся. Через минуту Нинель окликнула его.

— Ну, как тебе, дорогой? — торжествующим голосом вопросила она и посмотрела на Николая взглядом, полным ликующего превосходства.

Она стояла в лакированных, изящных туфельках из крокодиловой кожи, слегка отставив одну ногу и положив руку на талию, голову она несколько запрокинула и держала ее как бы с некоторым вызовом. На ней было платье от Пьера Кардена — одно из двух, что привезла когда-то с собой Ксения из Парижа. Другое подобное, только иного цвета и без блесток, было оставлено на базе «Работник социалистической культуры».

В этот момент Нинель очень походила на свою сестру — у нее был такой же слегка вздернутый носик, маленькие пухлые губки и ямочки на щеках, похожая прическа чуть более темных, но тоже льняных волос, и даже косметику она накладывала как Ксения — неброско и умеренно. Вот только глаза у них были разные. Нет, не по цвету, а по выражению. У Нинель — шаловливые, с налетом ветрености, а у Ксении — задумчивые умные, «как у собаки» — так, смеясь, отзывалась о них сама Ксения.

Николай застонал и откинулся на спинку дивана — ему на мгновение показалось, будто он видит перед собой Ксению.

Нинель истолковала его поведение по своему, она подошла к Николаю, положила ему руки на плечи и, зажмурив глаза, медленно стала приближаться своими губами к его лицу. Дыхание ее стало частым и прерывистым.

— Что ты делала в Кудряшах на базе отдыха с Федотовым три года назад? — вдруг спросил ее Николай.

Нинель отпрянула от него и широко распахнула глаза, которые заметались, словно две попавшие в сачок бабочки.

— Кто тебе сказал эту чушь? — отстраненно спросила она, быстро овладев собой.

— Ты убила его?! — вскочив и схватив Нинель за руку, вскричал Николай.

— Ты с ума сошел! Отпусти меня, мне больно! — запричитала Нинель, скорчив плаксивую гримасу.

— Это ты убила его, ты! Отвечай, стерва! — зверея, заорал Николай.

Он дернул Нинель на себя, и она упала на диван. Потом быстро поползла по нему на четвереньках, затравленно оглядываясь и путаясь в длинном платье, неуклюже перевалилась через подлокотник и все так же на четвереньках, только теперь гораздо проворнее, словно за ней гналась свора разъяренных псов, проползла к стене комнаты и забилась там в самый дальний угол. Она поджала под себя ноги, положила руки на колени и уткнулась в них подбородком, вжав голову в плечи.

— Не я! Не я! — причитала она из угла.

— Я тебе не верю, дрянь ты этакая!

Николай приблизился к ней и замахнулся, однако вовсе без намерения ударить, а скорее от негодования. Нинель закрыла лицо крест-накрест тыльными сторонами рук, отвернула голову и захныкала совсем по-детски.