Светозар Чернов - Три короба правды, или Дочь уксусника

– Разрешите, Петр Александрович? – В комнату заглянул товарищ министра иностранных дел Шишкин, уже полгода замещавший своего начальника, лечившегося на Ривьере. – Тут такое дело щекотливое образовалось, я просто не решаюсь сам доложить Его Величеству.

И он рассказал, что только что бразильский посланник принес ему жалобу на директора Департамента полиции Дурново.

– Ах он, паскуда! – воскликнул Черевин. – Ну, если с меня сейчас голова полетит, то и ему не поздоровится!

И генерал решительным шагом направился к Государю.

– Ну что, можно? А то скоро ужин подадут, а мне все нельзя.

– Можно, Ваше Величество. Теперь вы в безопасности. Государственный заговор завершился пшиком, все арестованные допрашиваются.

Александр оглянулся воровато, чтобы убедиться в отсутствии императрицы поблизости, и опрокинул в глотку целый бокал вина.

– Ваше Величество, вам бы переодеться, – сказал Черевин. – Неровен час – железка выпадет, вон уж колет снизу протерла, волосья во все стороны торчат.

– Ну, пошли, – сказал царь. – Возьмите лакея, чтобы помог разоблачиться. И вон того второго, с вином, тоже.

Они вошли в уборную и Черевин, впустив обоих лакеев, запер дверь.

– А что за пшик такой вышел? – значительно веселее спросил царь.

– Я бы сказал даже «пфук». Потому как заговорщики-то есть, а заговора нет и не было.

– Это как это – не было? – Царь расстегнул колет и лакей помог Александру Александровичу снять его с плеч.

– Заговор был придуман директором Департамента полиции Дурново, чтобы за казенный счет следить за своей любовницей, как он это уже не раз делал в прежние времена. Я помню, правитель моей канцелярии камергер Федосеев показывал мне список с донесения заведующего Заграничной агентурой в Париже господина Рачковского, в котором тот утверждал, что командированные туда по личному распоряжению Дурново агенты следят за приехавшей туда для лечения любовницей и получают за это 11 тысяч франков, тогда как вся его агентура получает только 18 тысяч. Более того, Дурново под видом расследования государственного заговора заставил работавших на него людей вломиться в дом бразильского поверенного в делах и выкрасть у него переписку посланника с его любовницей. Бразильский поверенный только что жаловался Шишкину. А самих агентов потом повелел тайно уничтожить, почему это дело так долго оставалось тайной.

– Да как он смел! – Александр рванул завязки на шее, и тяжелая стальная кираса вместе с набитой конским волосом торбой упала на пол, раскрошив одну из дивных бледно-голубых фаянсовых плиток, изображавших визит французского флота в Кронштадт. – Убрать эту свинью в 24 часа!

Проводив Государя от французского посольства до Аничкова дворца, Черевин в придворной карете направился обратно на Шпалерную. Сидевший рядом жандарм держал в вытянутой руке фонарь, при свете которого Черевин, нацепив на нос очки, просматривал бумаги, врученные ему во дворце дежурным офицером.

«По осмотре экспертом генерал-лейтенантом Федоровым найденных в кресле работы фабрики Миллера деревянной шкатулки оказалось, что явленная к осмотру шкатулка представляет собой прямоугольный ящичек соснового дерева, клееный в шип, и покрытый дубовым шпоном. На внутренней стороне крышечки имеется заржавевший механизм с пружиной, предназначенный для вращения оси с внешней стороне крышечки, но пришедший в совершенную негодность. По мнению генерала Федорова, этот механизм представлял собою прежде музыкальную шкатулку с вращающейся на крышке фигурою балерины.

Внутри коробки при осмотре обнаружены: а) несколько прозрачных блестящих камней, по свидетельству ювелира Карпова являющихся бриллиантами величиною 10, 15 и 17 карат, и граненым стеклом ценою в 6, 6 с половиною и семь рублей; б) три записки нескромного содержания, написанные неизвестной рукой Его Высочеству покойному Константину Николаевичу.

Сам генерал Федоров при осмотре шкатулки едва не сделался жертвою внезапного приступа, проглотив самый большой из стеклянных камней; прибывший, однако, тотчас же врач подал медицинскую помощь и здоровье генерала после промывания желудка в настоящую минуту не внушает никаких опасений. Камни переданы под опись заведующему конторою двора».

– А в восемьдесят седьмом году Федоров свинцовую жеребейку со стрихнином лизал, – сказал Черевин жандарму, складывая рапорт. – Еле откачали.

Карета остановилась перед черным обгорелым остовом конки и генералу пришлось сойти раньше и пройтись пешком, по усеянной самоварными корпусами и поленьями улице, до кухмистерской. После того как чины охраны реквизировали у хозяина перину и заткнули ей окно, в квартире у Петра Емельяновича Владимирова стало тепло. В гостиной у аппарата клевал носом телеграфист. Лукич в углу, сидя на табурете, от нечего делать щипал лучину из полена. В столовой, куда были стащены лампы со всего дома, и где в табачном дыму можно было вешать топор, полковник Секеринский пил чай с коньяком. Изможденный и уставший Петр Емельянович полулежал на диване, сжимая в руке пустой стакан. На табурете у окна помещалась госпожа Сеньчукова, доставленная из Полюстрово по требованию бразильского секретаря. Вместе с Секеринским за столом сидели двое штатских и статский советник Соколов, переписывавший набело допросные листы.

Увидев Черевина, полковник вскочил и торопливо представил своих сотрапезников:

– Доктор медицины Чечотт и надворный советник фон Ольденрогге, сверхштатный ординатор в больнице Св. Николая.

– Полковник, почему в самый разгар приема в посольстве погас свет? – спросил генерал, подходя к столу.

– Это, ваше превосходительство, непредусмотренное физическое явление, трагическая, скажем так, случайность. Один из осаждаемых сгорел, схватившись за два провода в буфете капитана Варакуты. И тем погасил свет во всем квартале. Варакута признался, что просто собирался украсть электричество в посольстве.

– Как можно красть электричество? – изумился Черевин. – Это же предмет эфемерный! А что с ящиками из-под пороха?

– Просто пустые ящики. В них Варакута материалы с завода носил, а выделенные на покупку деньги себе брал.

– Вы допросили господина кухмистера и его дочерей, как я просил?

– Вот, допросили-с, – не отрываясь от письма, показал пером в сторону кухмистера Соколов.

– Девица Владимирова, Глафира Петровна, уже пришла в себя и может говорить, хотя и очень слаба, – пояснил Секеринский. – Она показала, что уже давно может разговаривать, но не делала этого из опасения возвратной горячки, которой ей угрожал доктор Казюхин.

– Доктора – в ДПЗ, – распорядился генерал. – Что еще?