Далия Трускиновская - Блудное художество

– Я, Лопухин, за четыре года на людей нагляделся. Я видел старика, который все имущество на церковь отписал, сам ушел в обитель доживать. Родня его последними словами проклинала. И видел я человека, который убил подряд четверых младенцев - задушил. При расспросах явилось, что, когда душит, его охватывает неземная радость. Возможно ли благочиние, когда в одном чрезмерная святость, а в другом, соседе его, таковое зверство, я не знаю. Мне сдается, что для благочиния все люди должны быть более или менее одинаковы. Без великой святости, без душевного уродства, а чтобы просто жили мирно и в церковь ходить не забывали.

– Ты сказал то самое, о чем я думал. Можно ли считать обывателем, живущим мирно и не служащим к соблазну ближних такого, как Каин?

И тут Архаров понял, что он никогда и ни одному человеку в мире не сумеет объяснить, почему застрелил Каина.

Даже и пытаться не стоит.

– Оставь это, Лопухин. Я знаю, что тебе сказал Тучков. Пусть будет так… спорить не собираюсь…

Помолчали. Вдруг Лопухин вынул из кармана толстенькую тетрадку.

– Возьми, Архаров. Тут мои наблюдения, примечания, прожекты. Ты сделаешь из них лучшее употребление.

Архаров редко получал бескорыстные подарки. Это же был не просто подарок. Лопухин одним точным жестом показал, что не собирается въезжать в рай на архаровских плечах, и безмолвно подтвердил право обер-полицмейстера принимать решения, не спросясь гвардии поручика Тучкова.

– Я велю переписать, а потом отправлю к тебе в Санкт-Петербург, - сказал Архаров. Нужны были слова благодарности - но все куда-то подевались.

– Я, собственно, для того и ждал тебя. А теперь простимся - я ни свет ни заря отбываю, Тучков заедет за мной.

Проститься преображенцы могли только так - крепко обнявшись. Архаров встал, облапил Лопухина и легонько оттолкнул - чай, не баба.

– Счастливый путь, Лопухин.

– Счастливо оставаться, Архаров.

И потом, когда шаги молодого офицера стихли, Архаров хмыкнул и вздохнул - надо же, впервые в жизни так ошибся в человеке. Наверно, созерцание разбойничих, шпионских и прочих рож портит остроту взгляда.

Тетрадка лежала на столе. Можно было бы позвать Сашу, но Архаров взялся читать сам.

Он открыл тетрадку наугад посередке и прочитал: «Зимою и осенью извозчикам кафтаны и шубы иметь, какия кто пожелает; но шапки русские с желтым суконным вершком и опушкою черной овчины, а кушаки желтые шерстяные».

Он несколько удивился - ведь так примерно московские извозчики и одевались, странное нововведение! Посмотрел дальше: «А когда случится подъехать к перекрестку, тогда ехать тише и осматриваться во все стороны, чтоб кому повреждения не учинить или с кем не съехаться, по мостам чрез реки карет не объезжать, а ехать порядочно и не скоро».

Дальше последовала такая прописная истина: «В городе и предместиях ездить на взнузданных лошадях малою рысью, а скоро отнюдь не ездить».

Архаров уже стал сердиться - он и так не любил чтения, а тут изволь разбирать нравоучения для извозчиков, достойные малого дитяти. И вдруг понял - Лопухин тщательно собрал вместе все правила для того, чтобы их обнародовать в виде указа и впредь за несоблюдение карать!

Сие было не так уж глупо. А очередной пункт был и вовсе умен: «Ежели извозчик кого возить порядится на год, или на несколько недель, то оной подряд записать в съезжей, чтоб известно было, с кем он ездить будет и за какую цену, а без того суда ему с ездоком дано не будет, если денег платить не будет».

И далее Лопухин показал себя весьма толковым исследователем полицейской жизни: «Ежели извозчику ехать с ездоками случится дни на два и на три, или в отдаленныя места, то отнюдь без позволения на съезжей от офицера не ездить, и отнюдь никого беспашпортных не вывозить из города под тяжким штрафом. Ежели ж с незнакомым седоком поедет за город, то онаго и обратно в город привозить, дабы под таковым видом беспашпортный вывезен не был».

Архаров закрыл тетрадку.

– Никодимка, не надо кофея! - крикнул он. - Беги стелить постель!

А сам пошел в спальню, надеясь, что найдет на кровати Дуньку. Это не было спасением от одиночества - свое одиночество Архаров осознавал крайне редко и не всегда приписывал этой беде внезапное дурное настроние - обычно искал более вещественных причин и находил их. Беседуя с Дунькой вслух, он баловался, говоря «мы, коты». И Дуньку его тяжеловесные шутки, очевидно, устраивали. Если бы она еще не драла когтями обои - все было бы вовсе замечательно.

Архаров лег, котенок пристроился на подушке возле щеки.

– Спи, Дунька, - сказал обер-полицмейстер и вдруг подумалось, что та, другая Дунька уже довольно давно не прибегала в гости.

А было бы совсем неплохо…

Проснулся Архаров на рассвете - словно кто за ногу дернул. Он, выкарабкиваясь из середины сна и с неудовольствием ощущая, как от этого сна отваливаются цветные кусочки, гаснут и мгновенно забываются, пытался понять - какого черта?

Иногда он просыпался, как по заказу, когда с утра ждало важное дело. Сейчас же дела не было - это он помнил точно.

Должно быть, сонный разум уловил какие-то неожиданные для этого времени звуки.

Вдруг понял - сейчас из Москвы уезжает Левушка Тучков. Уезжает, не простившись, даже не попытавшись задать хоть один вопрос. И не гнаться же за ним, умоляя: ну, спроси, я все тебе растолкую, Лопухину - не смог, но ты-то знаешь Каинову басенку про кота и крыс!

А звуки - это вышел из особняка, увидев в окно дорожную карету-берлину, Лопухин. И за ним вынесли его дорожный сундук.

– Спать! - приказал себе Архаров. И был очень рад смутной дреме, в которой можно наблюдать, как цепляются друг за друга несуразные мысли, как из них вырастают некие зримые затеи. Но это все же был не сон - разум кое-как действовал, и Архаров был очень рад, услышав суету в доме.

– Ваши милости, извольте просыпаться! - позвал Никодимка. - Кофей поспел!

Архаров встал с твердым намерением помолиться от души. В спальне у него был образ Николая-угодника, еще дедово благословение, и угодник должен был бы помочь сейчас - установить в душе спокойствие, необходимое для дальнейшей службы.

Но молитва получилась лишь словесная - Дунька, сидя на подоконнике, умывалась, и пришла на ум другая Дунька - тоже, поди, сейчас умывается. Или велит наполнить теплой водой ту деревянную щелястую лохань…

Архаров даже головой помотал, чтобы выгнять соблазнительный образ. Но этот образ допекал его и за кофеем, и в карете, и даже в кабинете, так что Архаров весьма обрадовался, увидев входящего к нему пожилого батюшку, сильно недовольного.

– Благословите, честный отче, - попросил он и склонился, принимая в сложенные ладони руку священника.

Обычно иереи жаловали в полицейскую контору, когда случалось воровство. Но вид имели скорбный, этот же посетитель был сердит.