Александр Сидоров - Шкипер Юша. Зверские детективы из зоопарка

— Было дело, — признался Юша. — Но в основном — мусоров. Только их долго в уксусе надо вымачивать, дюже вонючие… Не то что овчарки. Собака — хавчик изысканный. Мы их так и называли — гуляш без намордника.

— А что, бывает гуляш в наморднике? — весело уточнил следак.

— Бывает… Когда ваши псы конвойные надевают шлемы, опускают на рожи пластиковые забрала и молотят резиновыми дубиналами по чём ни попадя. Гуляш по коридору, отбивная по рёбрам. Вот такое, Шурик, меню лягашеское, — обратился шкипер уже в мою сторону.

— Хороший у нас с тобой разговор получается, Анатолий Ефимович, — заметил следак. — Душевный.

— Это как водится…

Версия с похищением Лизаветы казалась мне маловероятной. Какому болвану придёт в голову ночью тайком пробираться в зоосад, чтобы утянуть страуса?! Тем более эти птахи незнакомцев не жалуют. Только знакомцев типа Раиски Сигизмундовны, здешней смотрительницы. Вообще-то Раиска никакая не Сигизмундовна, её так прозвали за пламенную любовь к страусу Сигизмунду, папашке невесть куда сгинувшей Лизаветы. Эта троица вечно вместе кучковалась, за что Раиске постоянно доставалось от главной птичницы — начальницы орнитологического отдела Светланы Семёновны.

Сомнения я попытался изложить дяде Толе и следаку, но Юша сразу меня заткнул, махнул своей здоровенной медвежьей лапой:

— Шурик, не гони гамму, тебя только не хватало. Менты уже всё накопали, что смогли. Дверь в вольер взломана. Следы борьбы на земле остались, даже перья. Тащили тушку два бугая, если верить ихнему криминалисту. Но чётких отпечатков подошв не осталось. Старый приём, им ещё уркаганы пользовались в царские времена: обувку тряпьём обматывали, чтобы чисто работнуть и не натоптать.

— А то теперь не так, — хмыкнул подошедший эксперт-криминалист, сутулый мужчина с тоскливым взглядом сахалинского каторжника. — Только всё проще: на ноги — бахилы больничные, на руки — хирургические перчатки. Таких домушников и называют "хирургами". Но эти точно не хирурги. Хотя перчатки у них тоже были, я думаю. Потому что пальчиков нигде не видать. Но собачки страусиную тушу унюхали. Ребята уже по следу пошли.

И криминалист побежал вдогонку следственной группе.

— Вот тебе и гуляш без намордника, — заметил кожаный следак.

— Женя, не драконь, — поморщился дядя Толя. — Майор, блин, Пронин. Толку с вашей своры, как с козлов недоеных. Вы меня уже пару раз чуть не упекли: то за кенгурят побитых, то за лебедей… Я у вас дежурный душегуб. Хоть Лизку-то на меня не вешай, страусиного бога побойся.

Полицист сильно смутился и не нашёлся, что ответить, кроме традиционной отмазки "кто старое помянет". Но это бормотание перекрыл плач Сигизмундовны на плече Семёновны. Главный орнитолог утешала молоденькую кипершу недалеко от страусиных кормушек. Рядом терпеливо топтался долговязый парень из свиты майора Левашова.

— Надо Светлану поспрошать, — сказал Юша. — Я по страусам не особый спец, а вопросы есть.

— На всякий случай, следствие веду я, — напомнил Левашов.

— Так то на всякий случай. А раскрывать, как всегда, придётся мне. Так что под ногами не путайся.

От такой наглости майор снова растерялся, но отвечать не стал, а быстро засучил длинными полицейскими ногами из вольера и далее по дорожке в сторону камышей, откуда доносился собачий лай и отдалённый русский мат.

Долговязый парень отлепил Раиску от начальницы и занялся опросом смотрительницы. А Юша взялся за главного орнитолога.

Возраст Светланы Семёновны колебался между сорока и пятьюдесятью. По-иностранному называется — волатильный: слёту не угадаешь, особенно под косметикой. Дядя Толя зачирикал с птичьей начальницей по-отечески.

— И что ты обо всём этом мыслишь, свет очей моих? — спросил он.

— Да что тут мыслить, Анатолий Ефимович… Сколько ни мыслю, ничего намыслить не могу. Пусть вот они мыслят, — Светлана Семёновна кивнула в сторону долговязого.

— Они намыслят… Ты мне, Светочка, один вопрос проясни. Как такое может быть, чтобы эти нехристи к Лизавете подкатили и уволокли её без проблем?

— А никак. Взрослый страус человека ударом ноги может насмерть зашибить, но и Лизонька, хоть ребёнок, так припечатает, что добавки не потребуется. В ней всё-таки 76 килограммов.

— И я о том же, — по Юшиной лысине пробежала мелкая рябь: мыслительный процесс набирал обороты. — А главное: как эти ушлёпки Лизавету из птичника выманили? Внутри домика следов схватки нет.

— В помещении Лизонька их бы близко к себе не подпустила. Да и остальные птицы возбудились бы. Знаете, какой у страуса голос? Особенно в брачный период. Почти как у льва! — голос учёной птичницы наполнился гордостью.

— Тогда как на воле к ней сумели подкрасться?

Светлана Семёновна задумалась.

— Если бы мы были в Африке, я бы на ваш вопрос смогла ответить, — раздумчиво протянула она, растворяясь мыслями в экзотических далях. — Если бы мы были в Африке…

— Можно подумать, мы не в Африке, — буркнул шкипер. — Кругом одни бабуины. Светочка, давай, по ходу, отрешимся от реальности. Воспарим, как страусы.

Да шкипер у нас поэт, удивлённо подумал я.

— Страусы не летают, — укоризненно заметила орнитолог.

— Зато шурики бегают, — Юша зыркнул на меня суровым взором. — Киндер, нырни-ка в камыши за мусоршмидтами.

— За кем? — не понял я.

— За полицаями! Слыхал, как оттуда бобики лаяли на два голоса? Разнюхай ситуёвину, потом мне расклад прояснишь.

— А если меня не допустят? — засомневался я.

— Не делай мне шапито! — Юша начал закипать. — Притулись к Левашову, который по недогону корчит из себя следака. И нарисуй на лбу два на два.

— Как это?

— Каком кверху! Узколоба изобрази: два пальца ввысь, два пальца вширь. — Шкипер для ясности продемонстрировал измерения на собственном лбу сомкнутыми указательным и средним пальцами. — Да не напрягайся: и без того видать, шо не Миклуха Маклай. Вали, говорю, пока ветер без кирпичей. Не тормози процесс.

С дядей Толей не поспоришь. Мне тоже жуть как хотелось воспарить страусом над Африкой, но пришлось плестись в болотные заросли.

После вылазки с охотничьей группой ментов, которые вынюхивали на неведомых дорожках следы невиданных зверей, я вернулся в родной до боли зоосад. Будь они прокляты, неведомые дорожки. Тут вот какое дело: вольер со страусами находится недалеко от озера. Водоем вполне приличный, несколько гектаров. Когда в тридцатые годы было решено потешить Паханск гигантским зоопарком, сталинские землемеры хотели поместить это природное озерцо в центре зверинца. Однако передумали: сразу за озером начинались небритые буераки да косогоры, борьбу с которыми отложили "на потом". И притулили водоём с краю зверинца, у ограды. Когда это "потом" наступит, я не ведаю, но холмы и овраги до сих пор не потеряли девственной непорочности. Или, как выразился бы наш военрук, "рэльеф местности не претерпел изменений". При старом советском режиме здесь проводились детские военные игры "Зарница". Ещё отец мой в них участвовал, юный пионер Володя. Гоняли школьники друг за дружкой и штурмовали высоту Огурец. К слову: высота Огурец для офицерской касты — почему-то место священное. Наши преподы на военной кафедре до сих пор отмечают её на всех топографических картах. Слово "огурец" у них самое популярное после слова "курвиметр".