Дарья Калинина - Осторожно: карантин!

Дядя Витя огляделся по сторонам, Сашу он не заметил, но все равно разволновался.

— Тут нас могут услышать, — пробормотал он. — Выйдем в сад, там и поговорим на холодке.

Лишним было говорить, что следом за двумя братьями в сад вышел и Саша. Прячась за кустами и деревьями, он прокрался в дальний уголок, где двое братьев выясняли отношения.

— Мишель, ты сам знаешь, в каком я положении, — взволнованно твердил дядя Витя. — У меня кредит на кредите, выплачивать нам с Ритой нечем. Я весь в долгах. И у меня ничего не осталось. Последнюю квартиру я тебе уступил. Ритка об этом еще не знает. Узнает — мне не жить. Пойми ты, мне нужен этот альбом. Нужен прямо сейчас! И не половина, а весь целиком! Только так я смогу поправить свои дела.

Мишель молчал, он с каким-то изощренным любопытством разглядывал своего брата.

— Что ты так на меня смотришь?

— Любуюсь и думаю, в кого же ты превратился.

— Будто бы я один такой! Петька разве лучше поступил? Пригрелся возле матери, жучара, а сам потихоньку монеты у нее воровал. Я сразу взял, а он по одной. Ничего, с него хватит и того, что он уже получил.

— А я?

Голос Мишеля прозвучал тихо, но было в нем что-то такое, отчего у Саши мурашки по телу пробежали.

— А что ты? Ты к этим монетам вообще отношения не имеешь.

— Ошибаешься! Имею, и самое прямое!

— И какое же?

— Эту коллекцию собирали мои предки. Мои, а не твои!

— Чушь! — выпалил дядя Витя. — Ты этого не можешь помнить. Ты был совсем сопляком, когда родители взяли тебя к нам.

— Мне рассказали об этом люди, которые хорошо знали моих родителей. Видели они у них и коллекцию золотых и серебряных монет. Коллекцию, которую моя семья сохранила, невзирая ни на что. Бо́льшая и самая ценная часть коллекции была собрана еще до революции, потом прадедом, дедом и отцом она была сохранена. Она должна была достаться мне, послужить моим гарантом стабильности в юношеские годы, но у меня ее отняли. Впрочем, как и все то, что принадлежало моим родителям, минуя меня, оказалось в руках у твоих отца с матерью, а затем досталось вам с Петей.

— У тебя и так всего навалом! Это мы с Петькой бедствуем. А насчет коллекции, то тут ты ошибаешься. Помню, как отец приносил в дом свои покупки, как рассказывал, сколько он заплатил за ту или иную монету.

— Я тебя разочарую, но твой отец докупил через Ефима Петровича лишь с десяток монет. И все они были невысокого качества. Твой отец всегда был до крайности скуп, за монеты платить дорого он не хотел, а халява попадалась ему редко. Так что коллекция эта моя. Ты и твои родители и так уже достаточно поживились за мой счет!

— Не доводи дело до крайности, — произнес Витя. — Не надо.

— Ты мне угрожаешь?

— Я знаю, что в долгах ты по уши. Но не надо меня загонять в угол. Без этой коллекции мне конец.

— Тебе конец в любом случае. Ты игрок. Ты промотал все отцовское состояние, и последние годы жил в расчете на получение наследства после матери. Знал, что она нипочем не расстанется с этой коллекцией, пока жива, и считал дни до ее смерти.

— Это не так!

— Ты сам признался мне однажды, зачем ты регулярно навещаешь Эльзу Константиновну. Ты проверяешь, как она, прикидываешь, сколько ей еще осталось. Вот почему ты у нее бываешь, а вовсе не потому, что ты хороший и заботливый сын!

— Не буди лихо, пока спит тихо, — зло произнес в ответ дядя Витя. — Я ведь тоже кое-что знаю про тебя. Готов был молчать, поскольку твои дела меня не касаются. Но коли уж ты вздумал лезть в мои дела, то и я тебе кое-чем отвечу, братец! Я ведь знаю, кто убил твою девчонку и ее брата. Знаю, почему ты это сделал. И знаю, чем они тебе так сильно не угодили.

— Интересно будет послушать.

— Чего ты тут притворяешься? Кроме нас и нету никого. А ваш разговор с Вероникой я отлично слышал. Слово в слово могу повторить. Это сразу же после вашего приезда было. Вы у себя в комнате разговаривали, а я под окном стоял и все слышал. Она с тобой давно уже время проводила, разнюхала про твои делишки достаточно. Она у тебя денег стала больше требовать, а иначе грозилась к матери пойти и все ей доложить. Что никакой ты ей не жених, и что ты вообще на женщин не смотришь. И еще сказала, что ее брат уже подобрался к коллекции монет вплотную. Влюбил в себя глупую дуреху Аньку, девчонка теперь ради него хоть Луну с неба достанет, а не то что какую-то там коллекцию. Хоть уже прямо сегодня Анька коллекцию выкрадет и Олегу отдаст. Ты тогда струхнул, я по голосу твоему слышал, как тебе не по себе стало. Ты понимал, что если коллекция у Олега окажется, то не видать ее тебе как своих ушей. И еще ты понял, если наша мать правду о тебе узнает, в ту же минуту прочь прогонит. И нам запретит тебя принимать. А тебе еще нужно было игру свою закончить. Вот этого ты боялся даже пуще потери коллекции.

— Какую игру? Ты бредишь, братец.

— А такую, что ты всех нас извести решил. Когда мать в больницу увезли, я даже сперва на тебя подумал. А потом понял, нет, ты не виноват, тебе мать живой нужна была. Чтобы она своими глазами гибель своих сыновей, своих любимых мальчиков увидела. Она же тебя никогда не любила, всегда помнила, что ты нам чужой. И нам не позволяла об этом забывать. Так ты и вырос чужаком для нас. И возненавидел нас за это.

— Значит, ты все понимаешь, да, братец? Напрасно все вокруг думают, что ты бездушная свинья, а ты все понимаешь?

Голос Мишеля звучал насмешливо, вот только улыбаться не хотелось.

— Я все понимаю, Мишка, — все также торопливо и совсем непохоже на себя заговорил дядя Витя. — Только ты не прав. Ты свою ненависть через всю свою жизнь протащил. Может, она тебе и личную жизнь помешала построить. У тебя же ни с кем не получается, ни с мужиками, ни с девками. Ты только об одном и можешь думать — как бы так подстроить, чтобы нас с братом извести и чтобы мать все это своими глазами наблюдала и мучилась.

— И с чего вдруг такие мысли?

— А они не сразу пришли. Потихоньку, полегоньку, одно с другим складывалось. Нелегко это было, ты же мастак всем вокруг улыбаться и реверансы приседать. Что тебе ни скажи, что тебе ни сделай, ты все улыбаешься и благодаришь. Из дому тебя родители выперли без копейки, ты не пропал, устроился, их же еще потом и благодарил, что уму-разуму научили, в свободный полет отправили, крылья помогли расправить. Квартиры тебя лишили, снова улыбка на морде, спасибо, дорогие, комнату в общежитии выделили. Жену — умницу-красавицу да при деньгах встретил. И всегда-то ты всем доволен, всегда счастлив, что отцу, что матери только поклоны да ласковые слова. Как же тут заподозришь, что на уме у тебя совсем другое!

— И что же у меня на уме?

— Погубить ты нас хочешь, вот что. Отплатить матери за те унижения, что пришлось от нее и от всех нас в детстве принять. Не простил ты нас, Мишель.