Дарья Донцова - Мокрое дело водяного

Ольга Гавриловна сделала глоток из чашки.

– После слов «Петя может вернуться в семью» у меня отключился ум, а любовница говорила далее:

– Запишите телефон лаборатории, позвоните, когда будете неподалеку от чебуречной.

Я помчалась одеваться, причесываться, хотелось предстать перед разлучницей красавицей.

Мы устроились в тесной, убогой комнатенке, был май, а тепло, как летом. В крохотном помещении дышать было нечем, Ирина открыла окно. Я не удержалась, сказала ей пару колкостей, но Макнина вела себя достойно. Она не стала грубить, спокойно начала рассказ:

– Месяц назад я стала хуже видеть. Потом вдруг забыла, где находится мой дом. К врачу не пошла, решила, что нервы расшатались. И вроде обошлось, я стала прежней. Некоторое время дела шли хорошо, и вдруг начались провалы в памяти. Пришлось обратиться к доктору, у меня есть знакомый профессор-невролог. Петру я ничего не сказала, знаю, что мужчины не любят больных женщин. После тщательного обследования доктор поставил диагноз…

Ольга побарабанила пальцами по столу.

– Ирина сообщила название болезни, сложное. Точно его не помню, похоже на Крейцерову сонату Бетховена. Как-то так. Крейц… крайц… и еще Яков.

Кузя пробежал пальцами по клавиатуре.

– Болезнь Крейтцфельдта – Якоба названа в честь немецких врачей, впервые описана в тысяча девятьсот двадцатом году. Дистрофическое заболевание коры головного мозга. Называется еще – коровье бешенство, губчатая энцефалопатия. При легкой форме смерть наступает у восьмидесяти пяти больных из ста. Оставшиеся пятнадцать становятся инвалидами. При тяжелой форме излечение невозможно. Диагностируется она у одного человека из двух миллионов. Вначале проявляется в форме кратких потерь памяти, изменений настроения, потом расстройств зрения, речи, галлюцинаций, эпилептических припадков. Летальный исход, как правило, наступает через восемь-двенадцать месяцев после начала заболевания.

Кузя оторвался от экрана.

– Сведения я в поисковике нашел, правда, он не всегда точную информацию дает. Может, больше людей в живых остается.

– Жуть, – пробормотал Собачкин, – народ рака боится, хотя он лечится. А эта зараза! Стопроцентная смертность. Да не сразу, а целый год самому мучиться и семью на мыло извести. Не слышал о таком недуге.

Ольга сказала:

– Я тоже ничего о нем не знала и растерялась. Ирина же спокойно объяснила: «У меня нет шансов. За последнюю неделю мне стало резко хуже. Пока удавалось скрывать симптомы от Петра, сына и мамы. Но вскоре я превращусь в безумное существо, которое не сможет себя обслуживать. Я уверена, Петя меня не бросит. Но я не хочу, чтобы он вспоминал меня сумасшедшей, которая гадит под себя. Нет. Только не это. Не желаю никого мучить и сама боюсь боли, слепоты, безумия. Я приняла решение совершить самоубийство. Только молчи, ничего не говори. Я хотела выждать момент, когда Петя и Георгий уйдут, и выпить таблетки. Но не могу так поступить по разным причинам. Первая. Мама родила меня поздно, она пожилая женщина, воцерковленная. Если она узнает про суицид, это ее убьет. Добровольно ушедших из жизни в храме не отпевают. Мамочка сойдет с ума, представляя, что дочь горит в аду. Я не верю в православные байки про жизнь после смерти. А для мамы все, что написано в Библии, истина. Остаток своей жизни мамочка проведет на коленях перед иконами, считая виновной в моей кончине себя, ведь это она не привела дочь в церковь. Поэтому я хочу обставить свой уход из жизни как инфаркт.

Ольга Гавриловна встала и подошла к окну.

– Она положила на стол упаковку таблеток. Простое средство, в любой аптеке купить можно, и объяснила:

– Здесь хватит пилюль, чтобы остановить сердечную деятельность. Срабатывает препарат не мгновенно. План такой. Я выпью их и вернусь на работу. Вскоре лекарство подействует, я умру на глазах у коллег. На службе у меня есть девочка, она включена в историю, ничего не зная. Я ей сказала, что иду в чебуречную для нервной беседы с любовницей своего мужа. Совершенно естественно, что после очередного скандала мне стало плохо. Инфаркт. Ты должна подтвердить факт нашей встречи, вроде мы на повышенных тонах выясняли отношения.

Ира развернулась.

– Я ответила ей: «Тогда Петя сочтет меня виновницей твоей смерти и никогда не вернется домой».

Она засмеялась.

– Нет. Я оставила перед уходом записку на столе: «Семейная жизнь с тобой не так прекрасна, как я думала». Вчера я нарочно поругалась с Петром, стала упрекать его, что не разводится, он рассердился, резко мне ответил. Впервые за все годы отношений мы поругались насмерть. Если Петя начнет тебя расспрашивать, ответь: «Да, она попросила о встрече. Суть разговора в двух словах: «Забирай свое счастье, мне такого не надо. Совместная жизнь мигом мне правду открыла: встречаться на пару часов – это радость, постоянно находиться вместе – наказание!» Если согласишься мне помочь, то получишь назад мужа, спасешь и его, и мою мать от мучительных мыслей о моем самоубийстве. Пожалуйста! Сделай, как я прошу!

Ольга вновь села в кресло.

– И я сделала. Не имела понятия, что Серафима подслушала наш разговор, но она сейчас соврала вам. Наша беседа была другой. Зачем вы меня оболгали?

– Нет! – закричала Коркина. – Это ты брешешь! Ты! Ты!

Ольга Гавриловна с жалостью посмотрела на парикмахершу.

– Дорогая! Перед тем как идти на встречу с Ириной, я положила в сумку диктофон. Он тогда был размером с будильник, но работал безотказно. Разумная предусмотрительность. Вдруг любовница мужа сделает какое-то предложение, что-то важное скажет, а я смогу использовать ее слова на судебном процессе. Я не собиралась отпускать Петра без боя. И как только началась беседа, я нажала незаметно на кнопку. Запись есть, могу ее предоставить.

– Такие аудиоматериалы судом не учитываются, – сказал Кузя.

– Да? – изумилась Ольга. – Не знала. Но от того, что я не особенно умна в плане судопроизводства, наш разговор из диктофона не исчезнет. Мне привезти его? Серафима… э…

– Васильевна, – подсказала я.

– Не надо, – процедила Коркина.

– Так вы нам солгали! – сообразил Сеня. – С какой целью?

Владелица салона молчала.

– Сима очень любила Ирину, – вздохнула я, – и считает, что Ольга ее лишила жизни.

– Да! – закричала Коркина. – Именно так! Убила! Она знала, что Ирина Леонидовна задумала, и промолчала. Не остановила ее! Не сказала никому! Разрешила ей с собой покончить! Убийца!

Ольга встала, подошла к сидящей на диване Коркиной, устроилась рядом, неожиданно обняла Серафиму и прижала ее к себе.

– Понимаю. Трудно жить без матери. Очень. Тебе всегда хотелось, чтобы кто-то пожалел, погладил, сказал: «Все будет хорошо, все уладится. Я заварила тебе чайку, пирожок испекла, ты лучшая девочка на свете».