Эллина Наумова - Квартира. Карьера. И три кавалера

В эту пору Катя развлекалась на всю выданную судьбой катушку. Еще час-другой, и у снимающих квартиры в их доме мальчиков и девочек начнутся вечеринки. Через открытые окна в уши полезет разная музыка. И какая-то мелодия обязательно победит конкуренток, зазвучит в голове одна. Наконец, и на нее перестанешь обращать внимание, хоть десять раз она повторись. Затем на улице будет орать гуляющий молодняк. Но нетрезвые крики уже не отвлекут Катю от переписки с друзьями. Те знали, если у них ничего экстраординарного не случилось, умная подруга напишет им перед выходными. Двое мужчин пытались ее торопить, но Катя сурово заявила каждому: «Я так не могу. Мне же надо отключиться от работы и подумать, прежде чем отвечать. Ты же серьезные вопросы бросаешь в мой почтовый ящик. А если прикалываешься, иди к коллективному разуму в соцсети». Туда все, кроме нее, и так регулярно ходили. Нет, пятидесятилетний миллиардер Иван отказывался разговаривать с людьми на мусорном полигоне. Так что их с Трифоновой оказалось двое. Но были проблемы, которые и ему, и другим хотелось обсуждать не со всем миром, а с ней. Особое доверие возникло по, скажем так, пикантным причинам, но их Трифонова и не думала стесняться. Если от каждого случая физической близости с мужчиной, которая не завела в ЗАГС, открещиваться, то сначала перестанешь быть женщиной, а потом человеком.

Начала она с письма, присланного еще в среду. Выдрессированный сначала Англией, а потом Германией Петер Адам Смит уважил ее доводы и всегда давал пару суток на раздумья. Парень ценил серьезный подход к своим немудрящим вопросам. Писал он по-английски, Катя ему тоже. Теперь ей было все равно, на каком языке общаться.

«Кэтрин, привет. Скажи, что не так с моей подружкой? Вот ты никогда не указывала мне, в какой ящик комода складывать трусы. Не ругала за заказанную пиццу. И отпускала в бар к друзьям. А Эрика учит меня всему и все запрещает. Изменила раскладку вещей, постоянно меняет, ищет какой-то алгоритм, и я не могу найти даже носки. Пиццу нельзя, а ее горячие булочки можно. Веселиться с ребятами глупо, а смешить ее подруг умно. Она ведет себя так, будто мои папа с мамой плохо справились с воспитанием сына».

«Господи, ему уже тридцать пять, когда он повзрослеет?» – усмехнулась Катя. И легко тронула податливую клавиатуру: «Привет, Петер! Что-то ты совсем приуныл. Давай разберемся в твоих проблемах спокойно и по порядку. Не думай, что меня все в тебе устраивало. Например, очень раздражало, как ты просыпался. Представь, утро, июль. Небо голубое, солнце, кажется, дом насквозь пробивает. А ты встаешь с кровати мрачный и сердитый. Делаешь десять шагов к окну, раздвигаешь прозрачные (!) занавески и долго смотришь наружу. Наконец, убеждаешься, что там ни дождя, ни снега, ни бури. Даже простенького смерча нет. И только тогда твое лицо разглаживается. Знаешь, как я боялась, что эта гримаса недовольства вызвана моим присутствием в твоей постели? Так что и ты не идеальный, и я не слишком терпимая, – Катя остановилась и на всякий случай поставила смайлик. Петеру иногда приходилось подсказывать, когда начинать смеяться. – Теперь серьезно. Я знала, что через месяц мы с тобой расстанемся. А Эрика собирается жить вместе долго, не исключено, что всегда. Конечно, она немного «подгоняет» тебя под себя. Это нормально. И тебе не возбраняется делать то же. Или у нее нет недостатков? Учитывай еще, что мне было трудно разговаривать на иностранном языке. Часто легче было промолчать, чем выразить свою мысль. А она в состоянии с тобой объясниться на родном немецком, выкладывать все, что придет в голову по мере прихода. Так что прекрати сравнивать ее со мной. И все у вас наладится».

Она отправила послание. Отхлебнула чай. Знала, что Петер сейчас включится в диалог. Гнусное поведение Эрики, которая лучше приятеля знала, в какой именно ящик складывать выстиранные им самим трусы, было только поводом для трепа.

А началось все три года назад, когда Трифонову послали на стажировку в немецкую университетскую клинику. Тамошняя некрасивая, худая, коротко стриженная главная медсестра казалась биороботом. Она умела невероятное – ни разу не взглянув на часы, каждые пятнадцать минут своей довольно монотонной работы объяснять стажерке по-английски, чем занимается. И не через плечо на ходу, как это бывает с нашими деловыми профессионалами. Останавливалась, смотрела в лицо, кратко четко излагала. «Пожалуйста, не отвлекайтесь на меня так часто, – взмолилась Трифонова часа через три. – Я примерно понимаю, что вы делаете». – «Не надо примерно, надо точно», – сказала она и подняла усталые глаза. Ничего кроме усталости в них не было – ни самолюбования, ни властности, ни куража. И неожиданно для себя Катя тихо произнесла: «Спасибо». Ходячий комп развернулся и понесся дальше, наверстывая минуту, потраченную на лишние фразы.

Окружающий мир пригвоздил Трифонову к неуютному состоянию, именуемому шоком. И не ее одну. Впервые оказавшиеся в Берлине соотечественники мгновенно распознавались по недоумевающим и почему-то очень злым лицам еще до того, как открывали рты. Но Катя адаптировалась быстро и легко. На пятый день спросила себя: «Тебе здесь нравится? Только честно…» И ее внутренний голос, не дослушав, по-детски по-простому завопил: «Ой, очень! Крутой город! Приветливый и ненавязчивый!»

Однако и в нем без кошмаров не обошлось. Дело в том, что ее поселили в общежитии. Здание было старым, приземистым, с толстенными стенами. Но внутри блестело свежей краской, новым ламинатом и хромом мебельных ножек. Комнаты на четверых. Туалеты – мужской и женский. А вот душ выбивал из колеи сразу и надолго. Два ряда кабинок разделяла перегородка чуть выше среднего человеческого роста. Мальчики направо, девочки налево. Но предбанник с раковинами был общим. И ум заходил за разум, когда разнополые люди со свежевымытыми волосами в махровых халатах и шлепанцах стояли рядком вдоль зеркал. Кто-то брился, кто-то красил ресницы тушью, кто-то умывался. Катя входила и еле сдерживала хохот. Остальные были серьезны и приветливы.

Студенты разъехались на каникулы. Их места занимали иностранные стажеры и абитуриенты, бившиеся лбами о твердыню подготовительного курса. Трифонова соседствовала с двумя китаянками, которые общались только между собой на своем языке. При этом они беззастенчиво подолгу разглядывали всех и каждого. И еще с девушкой из Чехии, которая общалась с собственными фантазиями молча. Это была комната мечты – никто никого не беспокоил. Но по ночам девчонки сопели, похрапывали, ворочались. Катя опускала веки, и ей чудилось, будто она силится заснуть в окраинной московской общаге. И никогда ей из этого проклятого гадюшника не выбраться. Она мало и плохо спала. Это предвещало большие неприятности.