Эллина Наумова - Квартира. Карьера. И три кавалера

– Послала его, – мрачно закончила Стомахина. – Твой неповторимый стиль.

– Возможно, послала в грубой форме, – выдохнула Трифонова. – А вдруг он не влюбленный, а мстительный? Я, кажется, опять вляпалась!

– Здесь мне надлежит снисходительно усмехнуться, – заявила Александрина. – Но с тобой не получается. Кать, ты совсем не поняла, что я тебе талдычила битый час? Мстить перепуганной незнакомой девахе, которая опрометью выскочила из кабака? Не про него. Слишком занят. Вот если он на тебе женится, а ты ему изменишь или хоть задумаешься об этом, оставит голой и босой на улице. Да, еще детей отнимет и близко к ним никогда не подпустит. Скорее ты его заинтриговала. Да, повела себя непрофессионально. Должна была мигом сделать охотничью стойку, нырнуть в его машину и раскручивать историю о том, как тебя, невинную провинциалочку, мерзавец обидел. А еще лучше два мерзавца или три. Но не больше!

– Это инструкция? – слабым голосом поинтересовалась Катя.

– Угу, руководство к действию на случай, если придется начинать сначала. Кать, я надеюсь, мы друг на друга за правду не сердимся. Когда-то ты, играючи, справилась с наследным принцем Мироном. Но он на пять лет моложе тебя и на семь меня. Он пока не вправе казнить и миловать. А этот – суровый король, рубящий головы с плеч. И он на десятилетие старше. Если сомневаешься в себе, если опять не готова к взаимности, отползай, чтобы не доиграться, не рискуй. Добром прошу.

– Но он мне дико нравится! Я часто о нем думаю! Плевать, что старше. Главное, что выше! Ты не представляешь, как надоело смотреть на мужские макушки сверху! Там почти у всех лысина светится! – вырвалось у Трифоновой. Язык прикусывать смысла уже не было.

– Что? – Стомахина вцепилась в край дивана, словно боялась, что ее подкинет вверх, как недавно Катю. – Ты влюбилась? Свершилось? И по самому опасному для здоровья варианту «связался черт с младенцем»? Ты – это ты, что тут скажешь.

– Я – это я, – неуверенно повторила Катя. И жалобно спросила: – Или уже нет?

Вместо ответа Александрина сказала:

– Мне необходимо обмозговать ситуацию. Кать, поклянись, что ничего не наворотишь.

– Буду только работать в клинике.

– Это лучшее, что ты можешь сделать, – с облегчением признала Стомахина.

И уехала домой осуществлять мозговой штурм.

Кате Трифоновой размышлять было не о чем. Она прекрасно услышала Александрину. Крупный самостоятельный жесткий бизнесмен мог оказаться ей не по зубам. Его любовь, если речь вообще шла о любви, а не о развлечении под настроение, была грузом ответственности за собственное поведение, а не божьей коровкой, невесомо опустившейся на руку на счастье. Так стоит ли огород городить? Все, чего она хотела последнее время – работа, замужество и дети. Раньше мечтала влюбиться как одержимая. Изводилась годами. Считала себя неполноценной бесчувственной кретинкой. А замаячило что-то похожее на горизонте, испугалась. «Я не потяну, – грустно и спокойно думала она. – Любовные отношения с мужчиной – это величайшая трата энергии. Там первое время не подпитываешься, а только отдаешь. Иногда постоянно, без конца отдаешь, как пойдет. У меня ее уже попросту нет в нужном количестве. И страсть я давно цинично называю «страсти-мордасти». Сил не хватит выжить в остром помешательстве. Этот невыносимо яркий утренний свет даже в пасмурную погоду. Дневная отстраненность от всего, всех, в том числе самой себя. Безумное отчаяние вечером. Мучительная ночная бессонница. И все ради мига, когда он появится и обнимет? Прильнешь, едва успеешь ощутить, что не зря ждала, что все на самом-то деле замечательно. Потом в постели, как Иван заметил, себя не помнишь. А утром сначала». Картинка могла отвратить от любви кого угодно. Но Трифонова помнила ее такой. Другой не случилось. Ей действительно требовалось много мужества, чтобы решиться повторить. То, что любовь разная с разными мужчинами, девушке было невдомек.

Она решила остановиться и выбросить Станислава из головы, пока не поздно. Удалила фотографию из айфона, правда, трепетной рукой и с четвертой попытки. Но удалось. Когда сталкивались на улице, коротко взглянув, отводила глаза. И чем чаще это проделывала, тем сильнее хотелось обернуться и жадно рассматривать его. А он, как назло, стал приветливо улыбчив. Казалось, вот-вот остановится мило поболтать. Немного помог пятничный звонок Коли:

– Катя, давай завтра встретимся пораньше и уйдем в московские дебри.

– Давай, – парень еще никогда не слышал в ее голосе такой лихорадочной готовности. – В котором часу приступим к экспедиции?

Договорились встретиться в одиннадцать на Триумфальной площади.

Катя принялась общаться с друзьями. Петер, кажется, был готов расстаться с упрямой Эрикой. Выбрал нездоровую еду и то острил по этому поводу, то философствовал напропалую. Трифонова не предполагала в немцах столь обильных залежей черного юмора. Впрочем, парень был наполовину англичанином.

Иван в Хельсинки встретил неприкаянную американскую туристку. «Катенька, – писал, – у нее родители – ирландцы. Я всегда предпочитал артистических женщин. Они яркие, остроумные, праздничные, хоть и взбалмошные. Настроение меняется часто, соответственно, и планы мужчины не статичны. Этакий тренинг на быстрое принятие решений – на яхту, в самолет, в койку, на Гавайи, в Париж? Я полагал, что с «артистками» нахожусь в своей бизнес-тарелке. И вдруг мне понравилась уравновешенная молодая дама. Она предсказуема в меру, в меру, как существо иного образа жизни и другого пола, загадочна. Оказывается, рядом с женщиной можно отдыхать». Трифонова, немного зная американок, подумала, что та, которую по доброй воле занесло в октябре в невыносимо тоскливую Финляндию, не совсем нормальна. Ладно, не совсем обычна. Она не должна подозревать о существовании такой страны на задворках Европы. Ивану суждены были продвинутые бабы, что бы это в его случае ни значило.

«Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь, – ответила она. – Не загадывай ничего на будущее, не перегревай, а то закипит и испарится. Живи сиюминутными чувствами. Отдыхается? Вот и отдохни. А там посмотришь». «Живи сиюминутными чувствами, – передразнила она себя. – Сама же фотографию Станислава удалила». Но Иван был мужчиной. И любви-муки не желал. Стоило пахнуть недопониманием, как отвратительными духами, или возникнуть намеку на претензии со стороны избранницы, он разворачивался и уходил, бурча, что ни жены, ни тем более матери из нее не выйдет. А Катю Александрина предупредила: «Не способна на взаимность, отползай». И повторять ей это несколько раз не нужно. Она помнила, что ей наговорил Мирон Стомахин всего-то через три года после расставания. Вообразил спьяну, будто девушка приползла к нему мириться. А если бы действительно задумала его совратить по новой? Лучше не воображать себе следующее утро.