Татьяна Луганцева - Мир вашему дурдому!

— Я говорил, что вижу людей, уверен, что у Музы, без обид, нет детей… — ответил старик, — и не поверю, что это не так…

— Да ничего страшного! Все нормально. Мне и деньги как раз нужны, — решила сказать свое слово Муза, ставя жирную точку и не желая, чтобы дальше копались в ее личной жизни.

— Денег и я могу тебе дать, — тут же откликнулся Григорий. — Муза, подумай хорошо! Ты ничем никому не обязана!

— Это с какой такой радости? Я деньги не просто так беру, я их пытаюсь зарабатывать, — возразила она.

— Ой, заплачу, дочка! Вот и заработаешь, сколько захочешь! Сразу все отдам, хочешь? Не авансом, а сразу, хочешь? Очень хорошо заплачу, — заверил ее дядя Федор, даже порозовев лицом.

— Простите, что вмешиваюсь, — совершенно внезапно подал голос еще один больной, присутствующий в палате. До этого времени он лежал, отвернувшись к стенке, и вроде как спал. — Но я хочу сказать одну вещь. Воля умирающего — закон! Так всегда на Руси было! — сказал он, даже не поворачивая перебинтованное лицо к ним.

Это-то все и решило. К тому же из коридора послышались звуки передвигаемой тележки и веселый голос медсестры:

— Каша гречневая с мясом! Сегодня у нас хороший ужин! Налетай! Готовьте чашки для чая!

— Да! Моя добыча! — удовлетворенно вздохнул Гриша.

Муза чувствовала легкое беспокойство, и это ощущение было непривычным для нее. Дело в том, что Муза очень редко путешествовала. Все ее поездки закончились, когда она перестала гастролировать со своим оркестром. То есть раньше путешествия были по работе, и иногда удавалось выкроить за границей несколько часов для отдыха. Именно собираясь в очередную поездку, Муза испытывала такое же волнение. Укладывание походного чемодана, томительное ожидание, надежда, что все пройдет хорошо. А потом эти волнения исчезли вместе с поездками. У Музы мелькала мысль, что если она не найдет хорошо оплачиваемую работу, то вообще за границу никогда не сможет выехать. Вот и довольствуйся теперь воспоминаниями, связанными с гастролями с оркестром. Вроде как и в этой стране была, и в этой… а по большому счету, нигде… Особо ничего и не видела, с экскурсоводом не ходила.

И вот после длительного периода затишья и отсутствия подобных эмоций Муза почувствовала дрожь и эмоциональный подъем в предвкушении путешествия. Только в этот раз чувства были еще сильнее, потому что ехать предстояло одной, а не с коллективом, а одна Муза никуда не ездила. Да еще поездка по такому странному, щекотливому делу, словно посланному ей судьбой как испытание… После ее разговора с дядей Федором минули две недели, но за это время произошло много событий, случившихся в жизни Музы впервые. Во-первых, Федор умер на следующий же день к вечеру в больнице, чем удивил даже лежащего с ним Григория, а с утра он успел вызвать к себе в больницу нотариуса и все свое имущество завещал Музе. Григорий был потрясен, Муза была в шоке. У этого весьма неординарного поступка нашлось тоже весьма неординарное объяснение. Дядя Федор его запротоколировал в письменном виде в душещипательных выражениях:

«Дорогая Муза! Довериться мне больше некому. Дело в том, что я богат, но не имею наследников, кроме Виталия. И я очень боюсь, что все, что я нажил нелегким, совсем нелегким трудом, пропадет. Уйдет государству, а на самом деле — зажравшемуся чиновнику на улучшение его и так неплохих жилищных условий. Меньше всего я бы хотел, чтобы именно так и получилось. Я не для этого работал. Не для этого. У меня еще есть маленький шанс исправиться, хоть что-то изменить не на этом свете, так на том в своей судьбе… тебе не понять, такие мысли приходят только у последней черты, и дай бог тебе еще долго не задумываться о таких вещах, о которых был вынужден задуматься я… В идеале я хотел бы, чтобы все досталось сыну после моей смерти. Сначала он откажется, но потом, возможно, передумает и простит, ведь это известие придет после моей смерти. Мне ему в глаза не смотреть и не испытывать муки. А пока я готов передать деньги в надежные руки человеку, которому доверяю, который сможет убедить сына взять их и до того времени сумеет сохранить их. Я понимаю, что звучит все это, по меньшей мере, странно. Я видел вас всего один раз, и почему-то я доверяю вам такое щекотливое и очень важное для меня дело, самое важное дело в моей жизни. Но я видел ваши глаза, и они мне сказали, что вы человек сугубо порядочный. Вы музыкант, а люди, способные слышать музыку и воспроизводить божественные звуки, приближены к Богу. Ближе к ангелам, понимаете? Да и выбора у меня нет другого. Поэтому по завещанию все мое имущество принадлежит вам, и в будущем, надеюсь, перейдет к моему сыну через ваши ручки музыканта, человека, способного вить вуаль наслаждения из божественных звуков. Бог вам в помощь! Надеюсь, что вам никто и ничто не помешает! Если бы я знал, кто и что может это сделать, я бы честно написал. Сейчас все построено на честности, и сыну моему скажите, что я, правда, обо всем сожалею, о прощении не прошу, оно призрачной надеждой осенило мой последний вздох».

Муза прочла последнее письмо человека, которого тоже видела в первый и единственный раз в жизни и совсем не знала, и оно ее так тронуло, что она его простила, хоть от нее этого и не требовалось. Еще Муза поняла, из-за чего Федор нравился женщинам и гулял: при таком-то накале чувств и эмоций, и любви женщин, и лапше, которую вешают им на уши, — это было совсем неудивительно.

На перроне Ленинградского вокзала Григорий провожал Музу. Они ждали посадки на «Сапсан».

— Быстро доедешь и в комфорте, это лучше, чем в электричке трястись на жестком сиденье, — сказал он. — Я тебе все же деньги хочу дать.

— Я сказала, что не возьму! С какой это радости? Ты мне кто? — тут же возмутилась Муза.

— Я хочу и, самое главное, могу помочь! И не ставь так вопрос — кто я? Я, может, хочу кем-то стать… — ответил Григорий.

— Нет, спасибо.

— Мы не совсем чужие.

— Но и очень близкими нас тоже не назовешь, — совершенно справедливо заметила Муза, не желавшая ни от кого ни в чем зависеть.

— Муза! Ты же знаешь, я бы поехал с тобой, но не могу, пока не решится судьба Вики! — воскликнул он. — Прямо не могу тебя отпустить… неспокойно на душе что-то.

— Господи, Григорий! Ну, конечно же! О чем говорить?! Дочка — это самое важное, что может быть! Я — взрослая тетка и сама справлюсь! Все будет хорошо, не волнуйся… Это же относительно недалеко от Москвы, я же уезжаю не черт знает куда…

— Я уже имел счастье наблюдать, как ты умеешь правильно выходить из сложных ситуаций! — усмехнулся он.

— Вот только без намеков! Это случайные совпадения! Хорошо, я возьму у тебя небольшое материальное вспомоществование… — нахмурилась Муза, чем очень обрадовала своего провожающего.