Татьяна Луганцева - Мир вашему дурдому!

— А на тебе!

— А я так! — распалялись мужчины.

Вокруг стояла толпа мужчин и даже несколько женщин-пациенток. В общем, больничная жизнь кипела. А у Музы появилась возможность рассмотреть Григория Георгиевича, пока он ее не видит. Ничего утешительного она не увидела. Он был бледен, лохмат, в темных красивых глазах наблюдался нездоровый блеск, а лицо все крест-накрест было заклеено пластырями. Бинты имелись также и на голове. Если кому-то нужен был бы антураж для военного фильма, такая сценка в госпитале, то Григория Георгиевича даже гримировать не надо было бы. Просто готовый персонаж. Такой бравый советский летчик-герой, сбитый злыми фашистами.

Наконец Григорий Георгиевич заметил Музу.

— Ой, Муза пришла!

— Что? Ты имеешь в виду вдохновение? Да, везет тебе! Ну, ничего, я еще отыграюсь! — почесал затылок его партнер.

— Если я говорю «Муза», значит, Муза! Всё! Я выиграл! — скинул последние карты Григорий Георгиевич, и стоящие за его спиной пациенты зааплодировали.

— Надо же! Из такой не очень выгодной для себя ситуации выбрался! Молодчик!

Григорий Георгиевич встал и подошел к Музе.

— Привет. Очень мило, что зашла…

— Пришла вот полюбоваться на дело рук своих, — ответила она, не сводя с его лица глаз.

— А-а, это… — рассмеялся Гриша. — Ты защищала бедных женщин, на тот момент — сексапильную блондинку — от козней женатика! Не кори себя! Ты же всего лишь мечтала, чтобы меня выгнали взашей, и не знала, что на мне найдут шпионское оборудование, — пытался улыбаться Григорий Георгиевич.

— А ты, я смотрю, чувствуешь себя хорошо? — с надеждой в голосе спросила она.

— Лучше, чем выгляжу, — рассмеялся он.

— Я серьезно…

— Серьезно, всё хорошо. Не показываю вида! — ответил он.

— Играешь в дурачка.

— Я могу и в покер, но здесь знатоков не нашлось, — ответил Григорий Георгиевич.

— Интересное времяпрепровождение, — оценила она.

— Ты даже не представляешь насколько! — заверил ее Григорий Георгиевич, мягко беря под руку и направляясь к палате. — Нам сейчас сообщили, что на ужин будет гречка с мясом, но ее на всех не хватит, а кому не достанется, тем дадут макароны с сосиской. А народ здесь капризный, больные, сама понимаешь. Вот мы и сели играть в карты на гречку с мясом! Челюстно-лицевое отделение против урологического! И вот — вуаля! Победа за нами!

Муза с интересом посмотрела на него.

— Так вы, господин, добытчик? Надо же! Добыли гречку с мясом? Вы играли на еду? Поэтому столько болельщиков вокруг?

— Точно так! Для всего отделения добыл мясо! Так что со мной не пропадешь в любой ситуации, — усмехнулся он.

— Так ты, бедненький, голодный? Надо было котлеток пожарить! А я вот с соком и веточкой винограда, по-скромному, — посмотрела на свой пакет с гостинцами Муза.

— Ничего страшного. Я рад, что ты зашла даже без мясных деликатесов.

Он пригласил ее в палату, где стояли четыре кровати, две из которых были заняты. Григорий предложил Музе присесть на пустующую койку.

— Что с лицом? — спросила она, почему-то ловя себя на мысли, что ей комфортнее с ним общаться, когда его красивое лицо чуть подпорчено. Она при этом не так смущалась.

— Лицо повреждено, но жить буду, лицевой нерв не задет, — ответил Григорий Георгиевич. — Никаких перекосов и параличей быть не должно.

— Желаю скорее поправиться. Ты на меня точно не сердишься? — не давала покоя Музе совесть.

— Конечно, нет, Муза! Более того! Это я должен перед тобой извиниться и даже сказать спасибо. — Григорий Георгиевич стал очень серьезным.

— За что? — спросила Муза.

— Красивая женщина тебя навещает, — вдруг закряхтел старик на соседней койке.

— Спасибо, дядя Федор, — ответил Григорий Георгиевич и снова обратился к Музе: — Мы когда с женой развелись, я сразу же решил, что дочка со мной останется. Да и девочка этого хотела.

— Странно. Дочка и мама — это же, как правило, не разлей вода? — спросила Муза.

— Это правильно, дите с мамкой должно оставаться, — снова встрял дядя Федор.

— Не в нашем случае. Еще до рождения Вики именно я настоял, чтобы жена сохранила беременность. Она начала шантажировать меня, что сделает аборт, чтобы у нее не испортилась фигура. Я каждый день покупал ей по ювелирному украшению, так сказать, радовал, чтобы она не огорчалась из-за увеличения живота. И чем больше становился живот, тем существеннее должна была быть компенсация за увиденное в зеркале…

— Бабы — стервы, — изрек Федор, но, похоже, Григория Георгиевича не смущало, что их разговор усиленно слушают. Это тоже было одним из больничных развлечений.

— Валенсия Викторовна — не мать. Эта женщина рождена для любви и секса, а еще для высасывания денег из мужчин. Я это поздно понял, — усмехнулся Григорий Георгиевич. — Но дочку свою очень люблю. Я ее словно сам родил! Валенсия сразу же отказалась кормить грудью, да и не могла из-за имплантатов. К ребенку она вообще не подходила. По ночам сидел с ней я, днем — няньки, я должен был работать. Так я продержался в этом, с позволения сказать, браке несколько лет только ради Виктории.

— Мы, мужики, сами во многом виноваты, — прошамкал дядя Федор. — Связываемся не с теми бабами, привлеченные их красотой и сексуальностью. Сами нарываемся! А хорошая, неприметная девчонка нам не нужна.

— Это точно! — совершенно внезапно поддержала его Муза, которая тоже заметила тенденцию, что скромная и невзрачная женщина, даже если она прекрасный человек, частенько засиживается в девках. А женщина гулящая и откровенно нагло себя ведущая всегда пользуется мужским вниманием и спросом.

— Некоторые женщины хорошо умеют прикидываться и обманывать, — высказал свою точку зрения Григорий Георгиевич и продолжил: — Когда мы развелись, я сразу же предложил бывшей жене, чтобы дочка жила со мной. Валенсия сначала с радостью согласилась, так как ребенка она воспринимала как обузу, но потом быстро пошла на попятную, потому что если она лишалась дочки, она лишалась и рычагов давления на меня для постоянного выкачивания денег, якобы на ребенка. Вика осталась с ней. Были определены официальные ежемесячные алименты в триста тысяч и еще двести на содержание бывшей жены. И неофициально я все время помогаю дочери, все затраты беру на себя. Но, как мне стало известно, в последнее время ребенком она не занималась совсем. Деньги уходили не на репетиторов, не на врачей, не на путешествия и не на развлечения для ребенка, все шло Валенсии.

— Кто бы сомневался, — хмыкнул дядя Федор. — При таком-то подходе к материнству!

— Я и напился тогда от расстройства, если честно, после очередного скандала с женой, поскольку еще не знал, что здоровье дочки так пострадало, — продолжил Григорий Георгиевич. — И решил взять под свой контроль репетиторов для ребенка. Вот тебя тогда и пригласили. Извини меня еще раз! Я тем не менее хорошо запомнил твои слова, что у Вики нет не то чтобы музыкального слуха, а вообще слух снижен. Ты сказала, что она плохо слышит. Я всё время об этом думаю…