Лора Ванхорн - Выход зубной феи

Рыжий в нетерпении забегал вокруг опера, стремясь тоже приложить ухо к шокировавшей начальство трубке, но не сумел ладно пристроиться к динамику. Катанин то страшно округлял глаза, то тряс перед веснушчатым носом коллеги поднятым большим пальцем, но ничегошеньки не говорил. Наконец, голос на той стороне стих и Виталий брякнул телефон на рычаг.

— Все дороги ведут к семье Поповых. Неужели и правда родственники? — после долгой паузы поделился Катанин с изнывавшим от предвкушения сенсаций Рыжим. — Дуй по адресу, они там вроде нашли орудие убийства. А я прогуляюсь до чародея и к вам.

Старший уполномоченный надел кепку и резво сбежал вниз.

Он точно знал, что тропа охоты за настоящим преступником нашлась.

— Maman, не стоит так убиваться. Вы уже затопили все ошибки молодости, — Назар Никонович участливо поднес венценосной родительнице батистовый платок с монограммой. — «Под толщей вод сокрылся ваш позор», которого, впрочем, и не было. Так, легкий флирт на пленэре. Кто в нежном возрасте не запутывался в чувствах?

— Ах, mon ami, я тронута твоей сыновней преданностью! Увы, даже она не облегчает тяжких укоров собственной совести, — по гладкому мрамору щек госпожи Валорской заскользили прозрачные слезинки. Она украдкой кинула взгляд в огромное зеркало напротив, дабы убедиться, что новый образ скорбящей грешницы в черном от Диор подан достоверно и эстетически безупречно. Маневр не остался незамеченным, и Назар, с полуулыбкой поднеся надушенную ручку баронессы-матери к губам, снова почувствовал себя покойно и уверенно — смерть от раскаяния маменьке не угрожала. Жанна Станиславовна изящным жестом промокнула сияющие влагой глаза, которые выглядели на размер больше обычного из-за умелого макияжа и некоторого испуга хозяйки.

То, что дама была не в себе, ощущалось в сотне мелких деталей ее всегда тщательного продуманного, а теперь же весьма спорного туалета. Глубокое декольте в завитушечных кружевах хоть и принадлежало ножницам знаменитого парижского кутюрье, но до полудня имело право существовать только в публичных домах на девицах дорогого, но облегченного поведения. Барышням подешевле могли бы принадлежать черные же чулки в мелкую сеточку, а юбке в стиле пин-ап из каких-то атласных лоскутков была бы рада торговка с загородного базара, разумеется, в свой законный выходной. Горничная, помогавшая хозяйке одеваться к завтраку, даже подумала, что ослышалась, когда хозяйка попросила заказать в Северо-восточной малой гардеробной меховую накидку из шкур диких зверей саванны, которую Берин-старший невзлюбил за рябь в глазах. Женщина никогда о ней не вспоминала, но тут, сославшись на озноб и некие дуновения из прошлого, поежилась под удивленным взглядом прислуги и резким голосом приказала поторапливаться. Занятный ансамбль просто в масть дополнило авторское ожерелье какого-то новомодного дизайнера, из тех, кто считали необходимым запрятать всякую красоту изделия в его невидимую часть, выставив наружу швы, необработанный металл и прочий мусор. На необычайной белизны шее баронессы украшение смотрелось банным набором, где кусочки черной пемзы для ног не совсем удачно были сплетены нитками от мочалки и натерты дегтярным мылом. Зато бриллиантовые перстни в духе Светлейшего князя Меншикова слепили глаза даже тем, кто видел их блеск за добрую сотню метров.

В общем, и случайному наблюдателю было бы ясно, что женщина пребывает в страшном смятении и не отдает себе отчета в своих поступках. Домашние, имея счастье наблюдать госпожу Берину постоянно, все как один затаились в предчувствии ужасных событий. Только катастрофы вроде цунами, поглотившей всю Евразию до верхней шишечки Джомолунгмы, или окончательного падения нефтедоллара могли нарушить раз и навсегда заведенный порядок аристократического дома, а, главное, смять его всесильный тотем, его ось и смысл. — божественную Жанну и ее уникальную способность быть во всем правой. На памяти дворецкого, служившего в поместье с самого его основания, ничто и никогда ни на секунду покачнуло хозяйкиной уверенности в том, что она — центр мира и наиредчайшее его украшение.

Слуга ручался по крайней мере за последние тридцать пять лет, хотя в поместье и был введен особый порядок летоисчисления, приблизительно как в черной дыре: время шло вспять и каждый следующий год отминусовывал два предыдущих. Баронесса становилась все моложе и на последнем дне рождения выяснилось, что Назар Никонович уже ее старше. Дни и месяцы вихрем уносились в даль, а Жанна Станиславовна, словно заколдованная принцесса, не менялась ни на йоту: все так же сияли дивные аквамариновые глаза, такой же молодой и беспечной оставалась походка, и морщины избегали появляться на нежном лице, никогда не тронутом заботой. Всегда тонкая и безупречная, всегда свежая, неизменно прекрасная, словно экзотический цветок лотоса с вечных папирусов, сама казавшаяся вечной Жанна сегодня проснулась обычной женщиной уже даже не средних лет, а вполне себе пенсионеркой, не поспавшей ночью и поевшей накануне вредного.

Вчера, даже не попив обязательного ягодного чая с мятой, баронесса ушла на свою половину в десятом часу вечера. Безуспешно промаявшись на великолепных шелках постели до двух, Жанна отправилась слоняться по дому. Ей впервые открылась его интенсивная, обычно скрытая от хозяйским глаз богатая на события ночная жизнь. Третья смена слуг заканчивала свое дежурство по поместью и сдавала коллегам камины, натертые полы, необозримые витрины с фарфором, хрусталем, эмалью, монетами этрусков и чеканкой ассирийцев, альковы с бесценными гобеленами, парадные залы и кладовки, апельсиновую рассаду и персидские ковры, сплетни с гостевого домика и Монплезира на озере, где опять не без участия Назара нашлась некая русалка, уже излечившаяся от рыбного прошлого. Все вокруг вертелось, вытряхивалось, чистилось и полировалось, и так без конца Призрак хозяйки в молочной пене пеньюара легко скользил по анфиладам комнат и лестничным пролетам, пугая ночную прислугу, прежде никогда не встречавших саму Валорскую. Для них она была легендой, только лицом с одного из портретов в Геральдической комнате, где великий художник Никон Берин хранил все свои награды и даже ордена, а Жанна развешивала портреты предков, всех, как один, писанных с нее, ибо другой натуры не имелось. Поэтому и работники, и гости, и даже члены семьи иногда изрядно путались, выискивая, который из них принадлежит самой хозяйке, а какой ее двоюродному дедушке.

Баронесса шла и шла, натыкаясь на слуг, сражавшихся с пылью, временем и экологией в борьбе за чистоту в ее бескрайних хоромах. Зал за залом открывал золоченые, янтарные, инкрустированные двери навстречу своей хозяйке, все дальше уводя ее от центральных покоев, где мерно гудел никогда не спящий улей исправного хозяйства. На душе у совершенной супруги великого художника Никона Берина впервые было неспокойно. Настолько, что она даже вспомнила свою пламенную юность, в которой та, какая-то чужая Жанна получила диплом торгового техникума. Значит, если нынешний мир рухнет, баронесса всегда сможет устроиться кладовщицей или, там, кассиршей в продмаг, чтобы не умереть с голоду. А то, что мир находится под вопросом, у урожденной Валорской сомнений не вызывало.