Лора Ванхорн - Выход зубной феи

На горизонте опять всплыл этот обманщик и лицемер, этот злой гений Жанниной молодости, якобы летчик-испытатель и даже в чем-то каскадер, а на поверку простой ловелас Ленька Поленко. Всплыл и болтался теперь, как кусок органических удобрений в прудике у свинофермы: без пользы, зато задиристо хлюпая зловонными пузырями. Еще каких-то тридцать лет назад госпожа Валорская совсем иначе представляла его дальнейшую судьбу. Интуиция и жажда мести рисовали картины одну отраднее другой. То в сводках криминальных новостей деревянный ведущий в форме рассказывает о роковой неудаче престарелого альфонса, чей увядший профессионализм разочаровал жертву настолько, что она сдала его с поличным. Предварительно раз сорок случайно задев ножницами и все насквозь. В коротком сюжете тут же показывают коварного обманщика. Конечно же, в склоненной голове и прочих слегка рваных фрагментах баронесса сразу же узнает Леонида Серафимовича. Телезрители тщательно запоминают его особые приметы. Дворовые мальчишки гогочут ему вслед, а благородные сэры плюют в сторону Поленко при встрече, вычисляя нечестивца в очередях и темных утробах кинотеатров. Женщины, естественно, обходят его стороной, будто прогрессивного паралитика. Ленька вынужден жаться по подворотням, подбирать окурки и просить милостыню.

То госпожа Берина, проезжая в открытом автомобиле спортивной модели, бросает взгляд на поля, где адски трудятся пожизненно приговоренные к исправительным работам. В одном из наиболее оборванных и чахлых людишек в полосатой робе она с удивлением ловит что-то знакомое, но давно позабытое. Несчастный поднимает глаза и падает на колени, не то от внезапного потрясения, не от того, что кандалы натерли. Он тянет изъеденные мозолями руки к прекрасной нимфе и шепчет ей вслед:

— Жанна, это я! Прости меня, о, прекраснейшая, и тогда даже презренная юдоль каторжника будет раем.

Но заключенному не удается присоединиться к Адаму и увидеть рай еще при жизни, потому как прекрасная баронесса только беспокойно крутит головой, не понимая, откуда доносится это утробное бульканье. Наконец, она ободряюще, но в то же время с назиданием, улыбается полосатому и дает ему шиллинг. Если верить Диккенсу, шиллинг для таких как он всегда был самой желанной наградой. Открытый автомобиль исчезает в пыли автострады, а Леонид в полнейшем недоумении остается наедине с бесполезной монетой и бичами совести. На следующей заправке госпожа Валорская узнает, что один арестант с плантаций покончил с собой, проглотив крупную монету. Все удивляются такому транжирству, и только задумчивая красавица с аквамариновыми глазами молча ковыряет зонтиком землю. Где-то там внизу, в черном Тартаре, готовят сейчас сковородку для ее обидчика и плохого человека Лени. Не очень горячую, потому как он раскаялся и искупил вину работой на благо, ну, на благо сельского хозяйства, допустим. Для селян все время придумывают всякие льготы.

В крайнем случае, Леонид Серафимович имел право умереть от геморроя или стать участником Дома-2. В общем, подошло бы что-то позорное и нелепое, такое же, как и все существование этого беспринципного, но весьма плоского авантюриста. То, каким фейерверком он ворвался в Жаннину реальность сейчас, ни в какие ворота не лезло! И этот хам посмел угрожать ее сыну, ее светочу естествознания, плоти от плоти великого Берина! Кто же помог ему занять место директора и не было ли в том злого умысла против ее аристократического счастья?

Четыре дня назад, когда Назар Никонович обрушил мир их дома неожиданным признанием, баронесса немедленно причислила себя к лику воинов-освободителей. Прочие регалии и так уже с трудом умещались в пространстве ее наполненных заботами дней: мать матерей, защитница обездоленных иногородних депутатов, утешительница серых кардиналов и укрывательница подпольщиков-миллионеров, теперь она должна была стать победоносицей в борьбе с пороком. То, что Леонид Серафимович был их ходячей энциклопедией и даже самоучителем, женщина знала из собственной бурной молодости. Сейчас Жанне вспомнились события того вечера:

— Шевелись, Назар! — женщина в развевающихся боевыми знаменами шелках летела по коридору. Запыхавшийся сынок уже отставал примерно на два корпуса, и недовольная маменька бросала через плечо короткие команды поторапливаться. Несъеденный ужин еще больше раззадорил возбужденную женщину: одна мысль о нетронутых трюфелях и марципане делала ее худой, а, значит, и злой. Зато вовремя приконченная бутылочка шампанского горячим гейзером бурлила в жилах, вырываясь наружу фонтаном не вполне соответствующих вдове Клико оскорблений в адрес не к ночи помянутого Поленки.

Наконец, она ворвалась в свой будуар и замерла у дверей в ожидании сына, сошедшего с дистанции где-то в районе седьмой южной библиотеки. Через долгих десять минут согнувшийся пополам от интенсивной рысцы Назар ввалился в маменькины покои и рухнул на козетку, которая тут же отозвалась придавленным померанцем. Жанна отмахнулась от скулящего шпица и подошла к туалетному столику, на котором теснились хрустальные бутылочки с драгоценными ароматами. Назар давно покушался на чудное собрание эссенций и редких цветочных масел, разумеется, только для нужд науки и техники употребления, но баронесса прежде никогда не допускала его лицезреть ее коллекцию воочию. Теперь же и без того потрясенный наследник, затаив дыхание, рассматривал вожделенные реактивы.

Госпожа Берина прошлась по разгоряченному лицу пуховкой и резко повернулась к сыну:

— Я должна тебе кое-что сказать, мой мальчик. Возможно, это признание тебя шокирует, но тридцать пять лет назад я уже была молода.

Назар с сочувствием посмотрел на мать. Его, лучшего студента химического факультета, трудно было удивить законами природы, скорее, он уже добрый десяток лет недоумевал, как его родительнице удается с ними не соприкасаться. Но даже в этих особенных обстоятельствах учитель оставался почтительным сыном. Напустив на себя вид китайского болванчика, он взволнованно переспросил:

— Как же, маменька? Неужели тридцать пять лет назад вы вообще были? Ведь мне двадцать девять, а я выгляжу вдвое старше вас! Полноте, вы смеетесь над вашим доверчивым визави. Признаётесь, и не будем говорить об этой несуразице.

— Ах, льстец! — довольная баронесса шутя погрозила золотому мальчику пуховкой и еще раз внимательно посмотрелась в роскошное зеркало напротив. Улыбнувшись своему отражению, она слегка освежила виски маслом пачули и подошла к Назару. — Все же, mon cher, тебе придется в это поверить: за внешностью юной девушки скрывается долгая жизнь и богатый опыт. Я много страдала, мой сын, и пришло время приоткрыть для тебя завесу над прошлым. В нем, как чувствует мое израненное сердце, кроются причины настоящего.