Лора Ванхорн - Выход зубной феи

А вот листок с желтым зябликом оперу не понравился сразу. Сначала он долго вертел бумажку в руках, смотрел на свет, скреб пернатое пальцем и в конце концов со вздохом передал ее подошедшему эксперту. В каракулях нестандартного трудовика было нечто такое, что напоминало далеко не сентиментальному милиционеру о скорби домов умалишенных и наводило тень на его открытый, честный лоб. Разобрать написанное в целом было можно: Тихон по обыкновению творил в мемуарном стиле, где центр мироздания заключался в нем лично, а все сущее вокруг вертелось и плясало благодаря и во славу его, великого. Попутно, конечно, строя козни выдающемуся гению-изобретателю и Благодетелю человечества. Поэтому слово "Я" составляло примерно половину текста, остальное же легко додумывалось.

В целом выходило, что трудовик что-то видел, разоблачал и ожидал последствий, причем случилось это буквально на днях: на животе птички нервными крючками был выведен номер страницы, 179. Среди вещдоков следствия имелся незабвенный "Аналдоз для ЛеСеПока", где аналогичный зяблик носил метку "178", а повествование обрывалось на педсовете. Значит, следующая страница могла пролить след на события, произошедшие в день убийства или даже непосредственно в его момент, с этого блаженного и не такое станется. А кроме того, в переплетении червячков Тихоновского письма эксперту вдруг увиделась фамилия Афонькина. Рыжий понял, что следствие вдруг выскочило на верный путь после бурелома кривых свидетельств мадам Поленко и школьных учителей.

— Интересно девки пляшут… — он зашагал по кухне, вытягивая носок старых туфель из сверхпрочного композитного материала: белорусской кожи, пропитанной солью, жирной грязью старого города и мастикой из коридоров отделения. Шнурки навеки слиплись с основанием и не обременили хозяина ежеутренним вязанием, а обувался Рыжий хитрым вывертом стопы, ныряя в твердую, тонкую, как морская раковина, оболочку ботинка. Иногда, после особо трудных задержаний в суглинке окраин, с башмака отпочковывался его полный слепок, который тут же можно было использовать по назначению: одевай и беги. От оригинала эта нерукотворная обувь отличалась только отсутствием скрипа в подошве.

Сейчас производственно-обувной процесс как раз был в стадии зарождения новой жизни. Настя с тревогой смотрела на мощные землистые глыбы, которые должны были вот-вот отколоться с туфель милиционера. На ее переносице зазмеились морщинки напряжения, потому как одно дело — шикать на Костика, чтобы он переодевал тапки еще за дверью, потому что пол только помыли, а совсем другое — выдать незнакомому симпатичному мужчине изнанку своего характера и оборвать его рабочий азарт замечанием. Еще неизвестно, положено ли милиции снимать обувь при исполнении? А, может, у них, как у местного участкового врача, только одни носки и их надо беречь, или, наоборот, пара, которую не уберегли и она теперь сияет россыпью дырочек? Не хотелось бы поставить опера в неловкое положение, обнажив недостатки его гардероба.

Пока девушка мучилась этой неразрешимой дилеммой, Рыжий с экспертом осматривали пол в поисках любых следов внезапно исчезнувших погорельцев. Будучи опытным сотрудником органов, опер интуитивно чувствовал беспокойство, исходящее от свидетеля, и игра эмоций на Настином миловидном лице не осталась незамеченной.

— Вы что-то знаете, — молодой человек вдруг вскочил и в упор посмотрел на учительницу. Для пущего эффекта он интенсивно кивал головой, как прожженный коробейник, предлагающий неведомую, но чертовски нужную штуку, типа чеснокодавки с насадкой для бритья, зато в рассрочку. Если Настя и подумывала сокрыть важные для следствия факты, то после такого приемчика у нее вряд ли должно было остаться на это мужество.

— Вот именно, что-то! А хорошего-то в этом ничего, кроме плохого. И этому плохому она учит детей! — вдруг встрял скрипучий голос свекрови. Это Нина Васильевна, всласть насобачившись с соседями о незакрытом мусоропроводе и влиянии вспышек на Солнце на похудение, освободилась для скромного домашнего междусобойчика. Потеряв нить беседы, старушка впряглась с самым наболевшим. Настя уже набирала в легкие воздуха, наверняка затем, чтобы поблагодарить мамулю за конструктивную критику, но тут пришел на помощь миротворец Костик.

— Мам, теперь в школе ребят плохому не научишь, — физик приобнял супругу, могучим плечом одновременно тесня родительницу в коридор, — теперь у них для этого есть Интернет, детское шампанское и занятые родители, которым все фиолетово. Вот вопрос, чего могла нахвататься от них твоя невестка. И года не прошло, а она уже убийства на дом берет. Дорогая, тебе не лень заниматься внеклассной работой?

— Вообще-то лень, — учительница виновато посмотрела на Рыжего. — Но, если честно, я все-таки, наверное, знаю. Вернее, не это знаю, что то. Но то, что знаю, это плохо, сами знаете кому.

Костик с изумлением взглянул в одухотворенное загадочным признанием Настино лицо. Прежде ему никогда не приходило в голову, что преподаватель русской словесности может так изящно выражаться. Молодой ученый решил взять новый стиль на заметку: очень подойдет для выступлений на кафедре и преподавательской работы в принципе, ведь некоторые особо сложные явления физики по-другому не объяснишь. А Настю можно смело подключать к написанию диссертации — в конце концов, свежая мысль у Костика только одна, а размазать ее надо на двести страниц.

Милиционер тоже выглядел озадаченным. Свидетель явно вспомнил нечто очень важное, что либо переведет его в разряд подозреваемых, а там, дай Бог, и подсудимых, либо просто прольет свет на обстоятельства дела. Но наученный горьким опытом общения с дамочками, Рыжий не торопился с выводами. Напротив, он был готов запросто предположить, что все эти таинственные намеки означают только стрелку на девушкиных колготках, которую надо немедленно зафиксировать лаком в тишине ванной, или забытый в духовке пирог, причем духовка находится у подруги и теперь надо лететь сломя голову на трамвай, чтобы успеть до прихода подругиного мужа, так как это-большой сюрприз. Потому опер не торопясь достал свой блокнот и скучающим голосом поинтересовался:

— Поподробней, гражданка. Кому плохо, и что вы об этом знаете. Кстати, для знания еще одно: если плохо, и вы знаете, но не сообщаете, то становитесь соучастником. Так и знайте. Что то, что это, плохо все.

Настя как будто невзначай потрогала себе лоб и с облегчением почувствовала, что жара нет. С другой стороны, при отсутствии лихорадки выходило еще хуже: сорокоградусного бреда быть не может, а когда не понимаешь, что тебе говорят, без температуры, это, кажется, называется галлюцинации. А, поскольку она не пьет, разве что на праздники и исключительно хорошее красное вино, то безобидной для русского человека белой горячкой здесь тоже не обойдешься. В том, что сказал этот симпатичный милиционер, смысл определенно был. В каждом отдельном слове. А вот целиком оно слышалось абсолютной белибердой, причем недружелюбного характера. Что-то там про соучастие, что должно закончиться для учительницы весьма и весьма неважно. Украдкой взглянув на Костика, девушка еще больше расстроилась: тот не выражал никакого беспокойства по поводу странной беседы и радостно перемигивался с Рыжим, кивая на супругу. Значит, проблема точно в ней, в Насте. Видимо, усталость накопилась, надо поменьше брать частных уроков и побольше ратовать за дистанционное обучение. А сейчас стоит попробовать как-то деликатно скрыть неполадки с восприятием и поговорить с милицией на ее языке.