Лора Ванхорн - Выход зубной феи

Так вот. Коротколапая фигура Леонида Серафимовича Поленко появилась на Северодвинском полигоне ранним февральским утром. В тот месяц полярная ночь была особенно мерзкой и темной, и одиозный летчик прекрасно подошел к декорациям. Успев показаться у коменданта и начфина, новый сослуживец подошел к ангару уже с двумя кровными врагами за спиной, хотя день только начинался. Впрочем, до полуночи была еще уйма времени, чтобы исправиться и завести с десяток недругов.

Поленко всеобщая ненависть не мешала нисколько: в каждом коллективе все равно находилась пара-тройка отщепенцев, которые приставали к нему, как банные листы. Сколотив дурную компанию, Леонид Серафимович тут же принимался вредить. Ему можно было смело поручать развалить любую работу, казалось, он в состоянии сместить ось Земли, настолько виртуозно он гадил.

В часть Леня попал переводом. Что-то не задалось у него в общении на Дальнем Востоке. До его приезда на аэробазе имелось несколько вполне боевых самолетов, кое-что по гражданской части, а главное, замечательный ангар для ремонта и совершенствования авиатехники. Здесь вкалывали и творили лучшие инженеры, собранные по всей стране, и биографии их были безупречны, а результаты внушительны. Лучшее, как известно, враг хорошего, поэтому высокому начальству взбрело в голову что-то посильнее наладить в идеальном механизме ангара. Леонид Серафимович, тупое самодовольство которого показалось одному генералу принципиальностью, прибыл показать инженерам, как надо работать.

Сначала он затаился. Просто ходил вокруг, совал нос в каждую гайку, тыкал пальцем в концевики и пробивал инженеров на крепкое словцо. Главный мастер, а теперь Поленкин заместитель, хватался за сердце и тайную надежду, что это все — страшный сон. Леонид Серафимович ничего не знал, не понимал, мнения своего не высказывал, но где-то там, в глубине омута склизких глазок чуялось мастеру что-то нехорошее. Через месяц Поленко напал внезапно и точно:

— Кручинкин, — обратился он к бывшему начальнику, — у тебя жена есть?

— Есть, — осторожно ответил мастер.

Летчик забулькал себе под нос и вдруг заорал, как работник доменного цеха, которому коллега нечаянно капнул олова за шиворот:

— Что-то я по твоей работе не заметил, чтоб ты с женой жил! Неудовлетворительная у тебя работа, Кручинкин! Не удовлетворяешь ты ее, а она меня. Уволен!

Ангар замер. Всем было известно, что главный мастер доводится кумом начфину, образование имеет и изобретения, и это может очень кособоко выйти крикуну. Вышло, однако, совершенное недоразумение: Кручинкина вдруг перевели, правда, с повышением, в южные края, а Поленко остался на царстве. С той поры от него не было коллективу ни малейшего роздыху. Он без конца внедрял, исправлял, вносил предложения, выговаривал, лишал премий, проверял, перепроверял и снова проверял перепроверенное, находя у людей с высшим техническим то недостаточное знание этикета делопроизводства, то огрехи в составлении авансовых отчетов по средствам, которых им никто никогда не выдавал. Инженеры отвечали ему взаимностью. Летчик обзавелся нервным тиком на правом глазу, но позиций не сдавал.

Его мудрое руководство оборвалось так же внезапно, как и установилось: в один опять же чудесный февральский день пресловутый генерал где-то там, наверху, наигрался в кубики и сказал: "Ё-моё! Развалили страну. Учителя у нас на рынке торгуют, завлабы недра приватизируют, а летчики, вон, на складах прозябают. Непорядок! Рожденный летать не должен ползать!". Так Поленко получил свое письмо счастья: его приглашали в центр на тренажеры, поучиться. На прощание он гордо сфотографировался на фоне истребителя, инженеров и ремонтного ангара, а к вечеру испарился, будто его и не было. Инженеры даже по-новомодному заказали коллективный молебен за здравие их цеха, но радость оказалась преждевременной.

Во-первых, очутившись на безопасном расстоянии от суровых северных ребят, Леонид Серафимович по своему обыкновению подал на начальника части в суд. О восстановлении его, летчика-испытателя, на работе. Просто из вредности. Совместными усилиями гарнизон отбился, хотя это и стоило коллективу годовой премии. А начфину еще и чести, потому как ему как первому красавцу пришлось ехать в город и падать в объятия секретарши арбитражки, а потом и завканцелярией, для стимуляции правильного и беспристрастного судейства в пользу военных.

А второй удар заставил себя подождать. Спустя пару лет после увольнения Поленко, когда все уже немного подзабылось, а страсти улеглись, старший инженер, сидящий теперь напротив Рыжего, открыл еженедельную газету. Открыл и схватился за голову, потом за своего сына, а потом и за стенку, которая его не удержала. Очнувшись в больнице, мужчина срывал трубки и метался в беспокойстве, пока ему не доставили воскресный выпуск. Инженер судорожно пролистал издания, не обращая внимание на холодок, который опять подбирался к сердцу, и в отчаянии снова увидал ту же фотографию, что и пригвоздила его к койке в реанимации.

Позвали родственников. С той наметкой, что все равно идти прощаться. Больной с удивительной прытью сунул газету наследнику и ткнул пальцем в последний лист. Почтительный сын взглянул и так и обмер. Пока медперсонал искал еще одну койку в заведении под падеж инженеров, юноша выхватил издание из ослабевших рук родителя и понесся в ангар. Каждый из его коллег, кто знакомился с материалом, тут же начинал громко материться, сыпать проклятиями или искать валидол. Когда весь коллектив был в курсе дела, собрался чрезвычайный совет.

— Это означает наш конец, — обратился к присутствующим заслуженный авиатехник. — И все из-за проклятого Поленки, леща болотного.

— Да, нас всех посадят, — тоненько вторил механик с МиГов, — мы должны его найти! И наказать.

Хотя это предложение совпадало с настроением большинства, имелись товарищи, которые настаивали на более продуктивных мерах.

— Это мы еще посмотрим, чей конец, — взял слово интеллигентный питерский специалист, — не все потеряно, друзья мои! Тираж у газетки маленький. Снимок дан нечетко. Поленко нужно найти, это факт. Пленку отобрать, негативы уничтожить. А ему по шее.

Выступление было встречено бурными аплодисментами. Коллектив заулыбался. У туннеля в вечный позор и тюрьму с кандалами обнаружился боковой ход, куда устремились теперь все помыслы ангарного цеха.

На поиски Поленко самовыдвинулись отец и сын Лукины, как первые пострадавшие и идейные враги этой бородавки на теле родной авиации. Дел им виделось на один отпуск, так как в газете черным по белому было написано, что летчик оставил испытательство и состоит нынче по хозяйственной части на заводе таком-то. Через неделю, примчавшись на завод, инженеры обнаружили пепелище, разорение и хаос. Простые работяги Леонидом Серафимычем пугали детей, а дирекция в полном составе жаждала его крови, и только из внутренние междоусобицы помешали мести свершиться. Самого Поленко не было ни в городе, ни в окрестностях. Озадаченные Лукины взяли отпуск за свой счет, получили от коллег матпомощь на вендетту и отправились дальше. По вечерам они внимательно изучали газеты и сводку криминальной хроники, потому как, если где заваривалось что-то из ряда вон, то это могло указывать на появление там их героя.