Дарья Донцова - Королева без башни

– Маленькая деталь, – протянул Макс. – Антона, как ты уверяешь, похитили, когда ему было три-четыре года. Что за преступление он совершил? Разбил вазу? Стащил со стола конфеты? Возвращайся на базу, лучше поговорим не по телефону.

– Только прихвачу для Нинели лекарства в аптеке и доставлю ее домой, – ответила я.

Взяв у провизора пакетик с лекарствами, я спросила:

– У вас есть ноофазол?

– В наличии, – кивнул мужчина в халате, – давайте рецепт, этот препарат отпускается исключительно по рецепту врача.

– Абсолютно верно, ведь его прописывают людям с серьезными психическими проблемами, – решила я завязать беседу.

Провизор не пошел на контакт.

– Не имею полномочий обсуждать действие препаратов этой группы. Есть рецепт, отпущу. Нет? Извините!

– Моя сестра ноофазол принимала много лет, – солгала я. – Интересно, сколько сейчас стоят пилюли? В давние времена он казался мне недешевым.

– В давние времена ноофазола не существовало, – ответил аптекарь.

Я удивилась.

– Не может быть. Вы ничего не путаете?

– Конечно, нет, – снисходительно заявил продавец, – это средство нового поколения, на российском рынке появилось недавно. Вот в чем вы не ошиблись, так это в цене. Таблетки очень дорогие.

– Не может быть, – растерялась я, – у меня есть история болезни, в которой черным по белому написан диагноз: биполярное расстройство. И указано, что в юности сестра принимала ноофазол.

– Чушь, – скривился провизор, – препарат американского производства, штатники его в широкую продажу то ли два, то ли три года назад выпустили.

– Но врачебный документ говорит об ином, – настаивала я.

Провизор усмехнулся:

– На компьютере что угодно сделать можно!

– В столе лежала история болезни – бумажная тетрадочка, – воскликнула я. – Знаете, такая пухлая, с картонной обложкой, корешок проклеен липкой темно-синей лентой. Сзади приделан конверт, куда складывают бланки анализов. Врач на страницах ставит дату и записывает результат осмотра. Тетрадка старая, заляпанная, бумажки пожелтели. Такие во всех районных поликлиниках в регистратурах имеются.

Провизор сдвинул брови и повторил:

– На компьютере все сделать можно! Любой документ! И листочки пожелтеют, и анализы найдутся, мастеров куча. Зайдите в Интернет, поройтесь на сайтах, еще не то найдете. Составить историю болезни старого образца не проблема, живо сварганят за деньги.

– Но зачем? – не поняла я.

Фармацевт вынул из кармана очки, водрузил их на нос и начал рассматривать меня, словно диковинное насекомое.

– У всякого человека своя причина, – проговорил он после паузы. – Хотите сына от армии отмазать – придумываете ему астму или больное сердце. Да только врач из военкомата купленной справкой не удовлетворится, потребует все медицинские исследования с детских лет. Кто поумнее, заранее готовит фальшивые бумажонки, прямо с детсада начинает. Остальные покупают состряпанные истории. Иногда врачи, которые этим промышляют, ошибаются. Вот вашей сестре и вписали прием ноофзола с детства.

– Девочек на службу не призывают, – чуть слышно произнесла я. – Зачем ее историю болезни подделывать?

Провизор отвернулся к кассе.

– Не мое это дело, кто и почему захотел представить ее сумасшедшей.

Звякнул колокольчик, в аптеку вошла женщина, фармацевт занялся новой покупательницей, а я вернулась в машину, вручила Нинели блистеры и коробочки, благополучно доставила ее в квартиру и вернулась на базу.

Макс сидел в моей комнате.

– Когда я чуть подрос, – без всякого предисловия произнес он, – Капитолина отдала меня в интернат, так называемую лесную школу. Слышала о подобных?

– Во времена моего детства туда уезжали дети, имевшие проблемы со здоровьем, – ответила я, ну не хотела признаться мужу, что подслушала его беседу с матерью.

– Как правило, под присмотром государства дети жили один учебный год, – продолжал Макс, – редко два. Я же проторчал там почти десять лет.

– Ужасно, – прошептала я.

Макс вздернул голову.

– Вначале было ничего, мне даже понравилось. Капу нельзя назвать матерью-наседкой, я по большей части дома один сидел, с пяти лет сам яичницу пожарить мог.

– Ужасно, – повторила я.

– В интернате было весело, ребят много, кормили нормально, – методично перечислил муж. – А потом поменялся директор, у руля встал Игорь Ефимович Козлов. Его воспитательные принципы можно сформулировать так: «Топчи ребёнка, пока тот не станет тихим и покорным. Дети не болеют, они притворяются». Особый гнев у него вызывал я, потому что считался старожилом и не собирался уезжать домой. Козлов поделил просторные комнаты, в которых мы жили по трое, на клетушки. Оставил одну ванную, остальные превратил в кладовки. По утрам у нас за унитаз шла битва!

– А что же родители? Неужели они позволяли мучить ребят? – поразилась я.

Макс сложил руки на груди.

– Козел был хитрый. Он матерям ситуацию особым образом преподнес. Дескать, он полон заботы о молодом поколении. Теперь у каждого мальчика отдельная спальня, это же лучше, чем общая!

– Логично, – кивнула я.

– Да только на общей жилплощади ты не один, – вздохнул Макс, – можно друг друга поддерживать, утешать, строить козни директору, готовить бунт, побег. Козлов действовал по принципу «разделяй и властвуй». Ну и добился своего. Все ходили молча строем, ждали, когда их домой заберут. Знаешь, что он сказал матери одного пацана, которая спросила:

– Почему у вас работает один туалет?

– Мальчишки бегают онанизмом заниматься, у нас не хватает сотрудников, чтоб за кучей огольцов следить.

Мамочка осталась довольна: онанизм – ужасная страшилка тех лет, даже курение считалось меньшим пороком.

Сейчас я понимаю, что этот Игорь Ефимович был садистом, ему доставляло удовольствие терроризировать мальчиков. Может, он был латентный педофил и таким образом подавлял свою страсть?

Но у меня перспектив вырваться из лесной школы не было, и я сдуру объявил гадине войну. Дерзил, не слушался, сидел постоянно в карцере, лишался ужина, обзывал его в глаза «Козел». Ну и он мне отомстил: после восьмого класса спровадил в детскую колонию за воровство. Подбросил в ранец ершистому подростку свой кошелек с получкой, вызвал милицию, и поехал я за настоящую решетку.

У меня хватило сил лишь на то же слово:

– Ужасно!

Муж криво улыбнулся.

– Все плохое, что с нами случается, всегда оборачивается к лучшему. Я попал в колонию озлобленным существом, готовым к постоянной драке. В отряде, куда меня зачислили, был воспитатель, Валентин Юрьевич. Избитое выражение, но он из меня человека сделал. Не встреть я его, все плохо могло обернуться. Так вот, едва я вошел на базу, как она мне показалась до боли похожей на интернат времен Козла. Здание словно возвели для издевательств, с целью подавлять личность тех, кто в нем поселился. Подвал – это карцер. Думаю, Михаил Груздев слишком жестоко обошелся с кем-то из своих воспитанников, и тот умер. Хозяин заделал вход в подпол и постарался забыть об этом. Понимаешь?