Мария Лаговая - Говори, никто не услышит

Следующие пару суток Вероника пребывала в сонном, плотном бытие. Ей постоянно не хватало воздуха. Она не замечала, какая у Абра прическа, вставлено ли стекло в разбитую раму, гуляла ли она с Ники. Верон, как могла, утешала Надю, которая горевала о Филиппе.

Единственное, что чуть резче проявилось из окружающего Нику тумана – встреча с Айришатом перед его отъездом. Он сам зашёл попрощаться, и на память подарил красивый альбом, посвящённый современной фотографии. Закладка-ленточка лежала на странице со знакомыми Нике снимками, подписанными Лёшкиной фамилией. Нелепое совпадение как напоминание о ещё одной потере.

Тогда они вдвоём в единственный раз съездили в родной город Вероники. Алексей работал над проектом одного издательства: заказчик хотел фотографии российских городов-миллионников, но просил избежать стандартных открыточных видов. Лёшка был счастлив – ему дали возможность показать его любимую Москву, какой её видел он. Алексей вставал в четыре утра, и отправлялся с камерой наперевес и рюкзаком за плечами снимать безлюдную, отдохнувшую и умытую утренним дождём столицу. Городские пейзажи на фотографиях дышали простором, были наполнены предрассветными красками солнца и сочной свежестью листвы.

Дома, дворики, улочки… их наконец-то можно было увидеть глазами влюблённого в них художника. Лёшка возвращался домой, и Ника готовила ему завтрак, а потом, пока он досыпал, разглядывала его снимки и не узнавала мегаполис, в котором жила, настолько непривычным было отсутствие суеты, смога, пробок и толпы людей. На фотографиях существовал совсем другой, Лёшин город.

Атмосферность Вероникиного Петербурга вдохновила его на серию фотокартин на крышах, в дворах-колодцах и старинных домах. Они нашли энтузиаста, который водил их по заброшкам – давно забытому миру великолепных зданий и показывал интерьеры полуразрушенных дворцов и гостиных с лепниной и паутиной на потолках. Крутые винтовые лестницы, узкие шахты лифтов, забитые хламом камины, бельма круглых окон на чердаках. Веронику завораживали и пугали замкнутые колодцы, в которых небо чертило свою геометрию – квадраты, трапеции, кособокие треугольники. Всё это кружилось, кружилось по спирали и падало вниз! Вниз!

Нике казалось, будто от старых, полуразрушенных стен идёт выпуклый объёмный материальный звук, похожий на гул в дымоходах. Подобно вздохам и стонам умирающего, слышался ей величественный поминальный хор, где верхние октавы брали скрипучие рассохшиеся двери и сиплые от сквозняков форточки, а на нижних хрипели гнилые водопроводные трубы, жамкающие перила, эхом отдающие шаги по мраморным пыльным ступеням… И звонки, дверные звонки на всевозможные лады, – всё это складывалось в невероятную какофонию и воздушную вибрацию, которую Ника ощущала кожей. У неё кружилась голова, и пару раз становилось дурно до обморока. Тогда она ещё подумала, что беременна.

В скорбной тишине нынешних событий Ника шаталась по квартире и нигде не могла найти себе места. Надя не заходила к ней вот уже второй день. Верон пыталась посмотреть телевизор, но не любила постановочные шоу, в одном из которых ей довелось участвовать: на съемках ведущий называл Веронику глухонемой, хотя она отвечала на вопросы собственным голосом.

Верон вспомнила Филиппа. Как же глухие умели говорить! Вот бы слышащим иметь подобную артистичность и фантазию. Ёмкий и образный язык глухих не мог позволить себе роскоши на лишние междометия, слова-паразиты, все эти – типа, ну, это, давай…

Нике мучительно хотелось поговорить с кем-то о Филиппе, выплакаться, но никого рядом не было: «Кругом только смерть и одиночество… Нет, Господи, свихнусь точно! Как от столько-то не свихнуться! Трупы и сосед этот… лысый. Вот сейчас выведу его на чистую воду!». Всё произошедшее было слишком даже для испытанных киношной трёпкой нервов Вероники. У неё началась истерика.

Абр ждал её в девятиметровке. Взгляд Вероники скользнул по нему, а потом остановился на пыльном торшере и покосившемся набок абажуре. Ага, сейчас будет тебе прическа.

– Скажи мне, а почему вы, ангелы, твою мать, быстрого реагирования, тогда не спасли мою маму? Не изменили маршрут за минуту до трагедии?

– Это была её судьба.

– Ах, судьба! Конечно! А я? Я ведь могла поехать с ней.

– Твой ангел тогда и погиб.

Это было сильно.

– Из-за меня?

– Вместо тебя.

Да, она долго корила себя за то, что если бы поехала, может, обошлось бы. Они могли сесть в другую маршрутку или ещё что-нибудь… Но по словам лысого ангела получается безысходность: погибли бы обе. И с какой стати она верит этому странному существу? Хочет верить, поэтому и верит.

– А почему меня сделали глухой? Тоже судьба такая? Да зачем я вообще родилась и живу калекой? Глухой тетерей? Какой в этом смысл? Ты знаешь, что такое быть инвалидом, да ещё в этой стране? Без права голоса! Да ещё одиноким инвалидом?

– Ника, хочешь, я попрошу… чтобы тебя забрали туда. Это будет мне стоить тысячу лет, но раз так всё плохо… там ты будешь слышать!

Вероника зарыдала.

– Да иди ты!

– Но ведь у тебя теперь есть я.

– Ты тоже уйдешь.

– Одна не останешься, – Абр обнял её и погладил по голове, – не останешься.

Они опять сидели втроём у Ники на кухне. Виктор принёс кулёк сладких орешков, и девушки щёлкали их с особой охотой, пытаясь таким образом заесть нервный стресс.

«Тихий сумасшедший – это самый неуловимый тип убийцы, – рассуждал следователь. Посудите сами, вот он сделает серию, а потом его переклинит ещё как-нибудь по-другому. Вот первые двое были подвешены как марионетки, ни синяков, ни внутренних повреждений. А Филипп, – тут Виктор немного запнулся, – его у парапета набережной нашли, сидел, прислонившись, будто глядел сквозь ограду на воду».

Ника и Надя слушали его с печальными лицами.

«Как логику убийцы, точнее её отсутствие можно предугадать? – продолжал следователь, – вот месть, зависть, ревность, деньги – это просто классика! А тут? Убийства только по району, хуже, все на моем участке! Подстава? Я ведь никому дорогу не переходил. Гиблое место – заброшенные дома! Снесли бы их поскорей. Ведь трупы-то ничего не объединяет, кроме места нахождения».

«Библиотека тоже районная», – мелькнуло в голове у Вероники.

«Ладно, будет об этом, – следователь хитро подмигнул, – Вкусные орешки, а? Ника, давай-ка, я у тебя переночую. И ты, Надя, оставайся. Вон уже за полночь перевалило».

Верон уложила Надю вместе с собой, а Виктору постелила в девятиметровой комнате, больше было негде. «Не столкнулся бы с Абром», – она немного беспокоилась за соседа. Но невидимый для них ангел с причёской глянцевого брюнета в скобочку спокойно сидел по-турецки в уголке на шкафу. Он понимающе полу улыбчиво кивнул Веронике, и молча прикрыл глаза. Снилась мне дева…