Макс Акиньшин - Тридцать восемь сантиметров

-Пейте, пейте, мистер Шин.

Когда я пожаловался на ее заботы Толстяку, он заржал в трубку и предположил, что тетушка быстро поставит меня на ноги, разве это не счастье?

Да, я был почти счастлив. Не каждый раз получается выпутаться из полного дерьма. Оттолкнуться от дна, что бы всплыть на поверхность. Не каждый. Такие пряники жизнь раздает дозировано. И не всем.

Зрение почти полностью вернулось, оставалась лишь небольшая красноватая дымка по краям. На это мне было наплевать, я не обращал на нее внимания, пусть над ней ломают головы врачи. Главное, что я мог видеть. Видеть настолько, что вчера смог самостоятельно набрать телефон Кони. Перед этим я взял основательную паузу. Долго вглядываясь в цифры. Каждая из них что–то значила. Сорок четыре семь девять четыре пять. Ти мобайл, по-моему. На другом конце этого кода была Кони. Я нажал кнопку вызова.

Она взяла трубку не сразу, на время между нами повисла удивленная тишина, разрываемая долгими гудками. Долгая как ночь перед казнью, я уже думал, что вот сейчас вот гудки стихнут и мне сообщат, что абонент не отвечает. Сотовые компании специально озвучивают технические сообщения женскими голосами. Это снимает лишнее напряжение, психологически больше доверяешь женщинам, а не мужчинам. Так повелось на уровне инстинктов, женщина слабее, а значит, не может представлять угрозы. И все равно от этого женского голоса веет какой-то особой безнадегой: Абонент не отвечает. Я был к этому готов.

На последних мгновениях трубку сняли.

-Привет, – произнес я в пустоту.

Пауза была страшней смерти. Мертвая темная пауза, размерено вбивающая гвозди в мой крест. Она длилась дольше, чем вызов и, наконец, взорвалась светом.

– Боже! Боже, Макс, куда ты пропал? Я так волновалась! Где ты был? Я пыталась тебе набрать.. – я представил серые глаза с бездонными зрачками. Изящные руки, пару веснушек.

– Были небольшие неприятности, Кони. Пришлось выкручиваться. Почему ты не звонила?

– Звонила! Ты не слышишь? Я тебе звонила! Но ты был вне зоны! А потом летала в Мексику по делам. Мне показалось, ты не хочешь меня видеть. Какие неприятности? С тобой все хорошо?

– Я не знаю…

– Не знаешь?

– Все хорошо, – мы не успевали отвечать на незаданные вопросы. Их было больше, чем то количество, на которое вот так вот можно было ответить разом. Одним универсальным ответом. Слишком много чего произошло с момента нашей последней встречи, слишком много.

– Ты так загадочен, а мы так невпопад разговариваем, – Кони хихикнула. – Может, увидимся?

Увидимся? Я колебался, как человек на краю тротуара. Стоило переходить дорогу? Стоило? Ричард Левенс, три жмура. Стоило запутывать ситуацию еще дальше? Что я могу ей дать, кроме себя. Мы были рыбами в разных аквариумах, я в своем, а она в своем. На одну свою побрякушку, на браслет, она могла бы купить жизнь какого-нибудь бедолаги из трущоб. Встававшего по утрам с единственной целью: поцеловать, в конце концов, кожистый зад фортуны. Тот самый, что проносился и проносился мимо – на карусели Сатаны называемой жизнью. В дюйме от вытянутых, страждущих губ.

«Не сегодня, чувак. Сегодня тебя нет в расписании». Я недалеко от них ушел, от этих несчастных.

– Я хочу тебя увидеть, Макс, – серьезно сказала миссис Левенс.

– А я тебя,– произнести это оказалось легче, чем думалось.

– Да?

-Слушай, у меня завтра день рождения. Приходи? Только будут еще люди. Но они тебе понравятся, обещаю.

***

Они тебе понравятся. Над домом бесшумно скользнула летучая мышь. За ней другая. Еще и еще. Наступало их время. Они суматошно мелькали в последних солнечных лучах. Наш разговор с Кони состоялся вчера, а сегодня был мой день рождения. И не второго рождения и не третьего. А буквально, в этот день я когда–то появился на свет. Все так совпало. Я потер руками глаза и посмотрел в сад. Бугенвиллии сыпали лепестками. Все совпало.

За оградой раздался всхлип рожающей коровы. Единственное средство передвижения в этой части вселенной, испускавшее столь отвратительный звук, принадлежало одному существу. Достойному мистеру Эдварду Мишелю Анитугу Мобалеку. Его «Воксхолл-Мартин» пару раз чихнул и издох в где- то сумерках. Хлопнули двери. Собственно толстяк мог прибыть и с меньшей помпой, все равно треск в кустах, с каким стадо бегемотов выходит за хавкой, ни с чем было не спутать.

-У вас сильно заросла калитка, тиа! – заорал Мастодонт, являясь из живой изгороди с массивным пакетом, который он лапал обеими ручищами.

-Она правее, Эдвард, – спокойно ответила миссис Лиланд и отхлебнула шерри, который держала для готовки.

-Добрый вечер, Долли! С днем рождения, Макс!– Рита Мобалеку протопала по дорожке и влажно чмокнула меня в губы.– Ты сегодня не при параде?

-Не успел переодеться, Рита, – толстуха потрепала меня по голове, а потом стерла пальцем следы помады на моих губах.

– Беги, малыш. Сегодня твой день,– она была в боевой раскраске центральноамериканских валькирий: тени фосфоресцировали даже в сумерках, губы укрытые пятимиллиметровым слоем помады грозили катарактой. Гиппопотамиха несколько терялась на этом фоне. Ей было мало мизерных количеств косметики содержащихся в тюбиках Ланкомов и Л’Ореалей, все приобреталось оптом в ведрах. Нанося раскраску, жена моего сдобного начальства пользовалась шпателем, так удобней. Я улыбнулся ей, самой лучшей улыбкой из своих запасов.

Голову миссис Моба седлала великолепная коробка из-под свадебного торта. Все производители упаковки из Метрополии должны были сдохнуть от зависти, глядя на нее. Она трехслойна и украшена веселыми васильками. Нет, это не коробка! Это был сам торт в потеках сливочного крема и тянущейся помадки. Модель запрещена во многих странах из соображения гуманизма. Самые строгие запреты, уверяю вас. Пару лет в кандалах, три года галер. Ее фотографии могли вызвать народные волнения и демонстрации диабетиков. Она была фруктозно – сахарозно – сорбитная. Потрясающая! Ошеломительная!

– Как тебе моя новая шляпа, Макс?– толстуха мяла в руках заморенного котенка. Сейчас мода на чистокровных домашних любимцев, главное – что бы они были маленькими, сообщила она. Пэрис Хилтон всюду носит с собой мальтийского бульдога, а у жены мэра – пудель. Я сообразил, что породистое украшение миссис Гиппо, ее Ланселот оторвал у какой-нибудь помойки пару минут назад. Заморыш злобно шипел на меня, а потом впал в кататонию, прижатый к мощной груди.

– Тебе очень идет, Рита, – заверил я, Мастодонт довольно ухнул, закуривая сигару. Пакет он взгромоздил на террасу, отчего пол ощутимо дрогнул.

– Я же тебе говорил, что это имениматика, дорогая?

– Никогда не понимала, когда ты говоришь по-китайски, Мими.