Иоанна Хмелевская - Зажигалка

— Такую деревянную. Темно-коричневую, настольную. Знаете, такие большие бывают…

— Она на полке стояла?

— Должно быть, на полке, где же еще?

— Тогда знаю, о чем вы говорите. Действительно, стояла на полке. Но он получил ее давно, когда мы познакомились, она уже там стояла. Наверняка от этой мрази и получил ее в подарок, она очень такая… декоративная. Что-то он о ней говорил… сейчас припомню… вроде какой-то родственник, что ли… ага, вспомнила, что это чужая вещь, грымза ее украла, так что он даже и выбросить ее не может. И жалко, вещь дорогая. Но если кто хватится и к нему с претензиями, то неприятности будут.

И точно, еще какие неприятности! Мирек свою заменил моей… Пасечники вернулись из-за границы… Из Штатов, возможно, там встретились с Бригидой. Бригида требовала возвращения зажигалки, Мирек подбросил им мою, свою оставил на всякий случай, раз такие с ней сложности, и чтобы грымза не скандалила…

— Она там часто бывала у него?

— Лезла к нему, почитай, каждый день, да он ее не впускал. Избегал всеми способами. То просто не отпирал дверь, то делал вид, что его нет дома, или Габриэлу на нее напускал. Свою сестру, значит. Но бывать бывала.

Теперь надо было задать очень щепетильный вопрос, как бы это сделать поделикатнее? И я, запинаясь, начала:

— А не было ли у пана Мирека… какой-нибудь… такой поклонницы, скажем, которой он мог подарить зажигалку? Презент сделать, так сказать…

Вандзя удивилась:

— Так ведь она у него стояла, никому он ее не дарил. И вообще, это они ему презенты делали, а не он им. Каждая когтями вцеплялась и тянула к себе изо всех сил и всеми способами пыталась привлечь его внимание, завоевать, так сказать, благосклонность, то одним, то другим подольститься. Одна клиентов ему подыскивала, другая рекламу делала, третья дорогими подарками осыпала. Специально выискивали, что бы ему такое особенное подарить, не считались ни с затратами, ни со временем, лишь бы он на них внимание обратил. Только я одна…

И опять не удержалась от слез, но быстро заставила себя успокоиться, потому что на горизонте появилась пани Анна:

— Да и на тебя ему было наплевать, глупая ты курица, и я давно тебе это говорила. И во что ты превратилась из-за этой саранчи подзаборной? Не человек, а прямо компост какой-то, тобой хоть пол подтирай, никакого уважения от людей, знают, ты в его руках была послушным орудием и все исполняла, что ему заблагорассудится, так что твоему слову никто не верил. Бедный Хеня не знал, куда от стыда глаза девать. Уж он из-за тебя напереживался — страшно сказать.

— Хеня его не… — отчаянно крикнула Вандзя.

— Но они думают, именно он!

Оставив зажигалку в покое, я тоже переключилась на полицию:

— Да, кстати, я знаю, менты тут были. Что вы им сказали?

— Ничего! — возмутилась Вандзя.

— Почти ничего, — подтвердила ее слова пани Анна. — Но именно такое вот красноречивое молчание — все равно что ты его пальцем поманила. А я знаю, что это не он, и тоже им этого не скажу, потому что… ну… потому!

Я всецело поддерживала их мнение, не говоря уже о том, что считала: убийца Мирослава Кшевца сделал благое дело.

Анна Брагач все же не выдержала и высказалась:

— Полиция его проверяла с часами в руках, где когда был и кто может подтвердить. А ведь он, дурачок, тогда совсем голову потерял и помчался его разыскивать. В конце концов и сюда приехал, но, сдается мне, уже поздно было.

Тяжело вздохнув, она замолчала, оглянулась и присела на деревянный ящичек с небольшим тамариском. Я тоже оглянулась с той же целью и присела на краешек бочонка с можжевельником обыкновенным, который тут же уколол меня в мягкое место.

— В каком смысле поздно?

— В смысле того отрезка времени, за которое могли убить садовода. Хеня вполне бы уложился, и еще съездил бы переодеться, и уже потом сюда приехал. Да только он никогда не врал, не умел притворяться. Просто сидел и плакался тут мне в жилетку, как ему теперь жить, если эта ослица где-нибудь с подонком… а он уже не знает, что делать, она на него и глядеть не хочет, а если свяжется серьезно с негодяем, тоже ведь пострадает, потому как он теперь все про того понял и знает, какими преступлениями мерзавец занимается. Все это скоро раскроется, и что тогда будет с Вандзей? А он насмотрелся, пока работал на эту сволочь, видел, а ведь вокруг него увиваются не только такие девчонки безголовые, как наша Вандзя, но и дамы далеко не первой молодости, от каждой он что-то получает, в первую очередь — клиентов. Да что я пани толкую, вы и без меня это знаете. Хорошо, что я вовремя поняла, чем пахнет дело, он поначалу ведь и от меня получал бракованные растения, якобы для уничтожения, да я быстро его раскусила.

Вандзя гневно фыркнула, пани Анна раздраженно махнула на нее рукой.

— И в основном баб обманывал, продолжала она, — а те больно падкие были на его красоту дьявольскую. И Хеня все это понял.

— А что он еще говорил, когда тут был?

— Не говорил, в основном кричал, выражался или просто слез не мог сдержать, так его взяло. Говорил, ищет негодяя, чтобы морду его поганую превратить в рубленые зразы. Был и у него дома, там никого, и у одной фармацевтки тоже его там не было, и машины его нигде не видел. А потом сюда заявился, может, его драгоценная Вандзечка вернулась, но той еще не было. В половине девятого уехал. И так грозился расправиться с паршивцем, что у меня мурашки по телу… Всего этого я ментам не говорила, зачем такое говорить? Что хотел прикончить подлую мразь? Об этом им знать не надобно. Что плакал? А зачем им про это знать? Чтоб над парнем потом насмехались из-за этой дебилки?

Я, пожалуй, предпочла бы, чтобы надо мной насмехались, чем получить двадцать пять лет отсидки, а вот Хеня мог быть другого мнения и, пожалуй, поблагодарил бы пани Анну. Нет, не походил Хеня на убийцу, и, если бы замочил ненавистного казанову, не плакался бы потом в жилетку опекунше своей Вандзи, а скорее бы мстительно хохотал. Или бы упился в доску. Впрочем, пани Анна права. Такие нюансы не для полиции, комиссару они вряд ли покажутся достойными внимания.

Малгося молча и внимательно выслушала все сказанное.

— Нет, Хеня этого не сделал, — сказала она, садясь в машину. — Я бы на него не поставила, его стресс выразился в истерике и буйстве. А вот насчёт этих Пасечников… Надо бы ими заняться.

Все происходило одновременно, и все водопадом обрушивалось на голову бедного Вольницкого.

Габриэла Зярняк сначала по телефону заловила комиссара, а потом встретилась с ним лично.

Дом покойника стал доступным для родственников лишь два дня назад. А зря, стоило бы Вольницкому сделать это раньше. Но уж очень он был загружен кучей еще не решенных дел, а к тому же мучился неуверенностью в том, как эти дела проворачивал.