Валерий Осинский. - Предатель.

– Его судьбу решит тот, кому служит назарянин, – мягко проговорил Каифа. – А Синедрион лишь выслушает волю Вседержителя. Обещаю.

Иехуда постоял, обдумывая ответ первосвященника, и попятился к выходу, быстро кивая, как клюет курица. Ханан ядовито покривил рот и сказал зятю:

– Ловко! Ведь Вседержитель властен даже над тем, кому служит назарянин!

– За что он ненавидит арамейца? – пропустил похвалу Каифа.

– Должно быть, он ждал, как вся чернь, что «царь» поднимет правоверных на Рим. А услышал медь звенящую, что чарует слух…

Из-за северных ветров, внезапных и сильных в конце зимы, кормчий Банхадад отказывался идти в море. Хозяин торговой галеры македонянин Филипп настаивал: купцы дают хорошую цену. Иааков и Иехуда тоже: они говорили, что пшеницу теперь можно выгодно продать в Риме, и если Банхадад боится, они наймут другой корабль.

Кормчий согласился, но потребовал задаток.

В Кесарии у галеры треснула лопасть руля. Вернулись в порт. Когда вновь отплыли, груженая посудина плохо слушалась ветра, и к Сидону пристали через день. Банхадад подгонял ленивых корабельщиков палкой.

Переплыв море напротив Памфилии, пристали в Миры Ликийские.

Затем, поравнявшись с Книдом, мимо мыса Салмон поплыли к Криту. Заночевали в Хорошей Пристани у Ласеи. Утром повалил снег, и потому как пристань была пригодна лишь к лету, Филипп предложил дойти до Финика Критского и переждать холод.

На полпути вдоль Крита подул южный ветер и все приободрились. Но тут же налетел бурный эвроклидон, галеру понесло на юг к острову Клавда и так трепало, что опустили парус и положились на Вседержителя или того, кто правил в этих водах.

Через день бури, поняв, что иного спасения нет, за борт покидали пшеницу, чтобы облегчить корабль.

Лишь на четырнадцатую ночь Банхадад определил: рядом Малет. Корабельщики вымеряли глубину, – двадцать локтей, – и чтобы не сесть на мель, бросили якорь.

Утром море улеглось. Но весла галеры были разбиты. Груз потерян. Решили в порту запастись водой и пищей, и возвращаться в Кесарию, ибо в Рим идти не с чем, и домой можно поспеть к Великому празднику.

Банхадад получил деньги сполна, ибо отвез купцов не только туда, но и обратно.

Иааков мрачно отсиживался в трюме весь путь назад. Он потерял груз и деньги. А в Сидоне, еще по дороге в Рим, на галеру напросился некто Иасон, очень искусный в корабельном деле. На Малете Иасон сошел, перед тем, – видно, почувствовав себя в безопасности, – рассказав Иаакову и начальнику корабля Филиппу, что бежит из Иудеи от гонений на ессеев, среди коих жил. Гонения начались после казни в Сепфорисе Иоанна пророка: четверовластник Ирод Антипа отрубил божьему человеку голову по навету своей кровосмесительной любовницы. Но это лишь повод: в действительности первосвященник Каифа и его тесть Ханан вздумали извести Йехошуа Спасителя, который известен по всей земле Израиля; Иоанн, брат Спасителя, всячески поддерживал его, утверждая, что Учитель «тот, кто идет следом за ним». Теперь храмовая стража всюду хватает сподвижников Йехошуа, чтобы лишить равви поддержки народа.

В комнате грязной таверны до третей стражи Иасон толковал Иаакову и Иехуде учение равви и отвечал на вопросы купца.

Самыми невероятными из сказанного Иаакову показались слова о том, будто македонянин Филипп и перс Банхадад правоверны, как Иааков и Иехуда, коль поверят в новое учение равви, и что надо «любить врагов ваших».

– Ибо если вы будете любить любящих вас, – пояснял Иасон, – какая вам награда? – говорит равви. Собака тоже лижет хозяину руки за то, что он кормит ее…

– Никто не может служить двум господам; ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить, или одному станет усердствовать, а о другом не радеть, – рассказывал ессей, и Иааков дивился, как ловко равви, – его брат! – объяснял притчами слово Божье.

– Это придумал не человек, а Небесный Отец. Но его слово людям изрек сын Его возлюбленный! – сказал Иасон.

До утра, заложив руки за голову и глядя в темноту, Иааков не мог взять в толк, как великие истины осенили «маленького равви», с которым Иааков рос? Он вспоминал, как дети обзывали Йехошуа зазнайкой; заумные разговоры деда и Йехошуа; вспомнил барашка и девочку полукровку; как хныкал от страха, когда отца увели в Сепфорис, и как долгие годы жалел Иехойахима и погибшего брата…

Все это осталось в детстве.

Иааков перебрал в памяти свои неполные тридцать лет, и получалось все тоже: опасность волновала кровь и ничего не оставляла душе: он много раз погибал, но остался жив! Вот и вчера едва не сгинул в бурю. А ка б утонул, что за память осталась о нем, кроме нажитого дома, скота и денег, что вмиг поглотила б пучина?

Брат учил тому, чего не было у Мошеаха, но от этого в его словах было не меньше правды, нежели у патриарха. Не иначе, великие мысли брату нашептал Небесный Отец, отметив его среди смертных. Иааков сел на постели от неожиданности своего открытия.

Ну и что? Слова – звук! Выслушав равви в синагоге, выполнив обряд, назавтра надо кормить семью и торопиться жить. «Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно!» – учил Иасон словами брата. А значит, ни от Него, ни от себя не спрячешься!

Да кому нужна правда Йехошуа? Их брат Иоанн умер, возвысив голос на сильного.

Умер, но не отступил! Откуда в нем отвага? Откуда отвага, – Иааков видел год назад ужас брата! – у Йехошуа?

Иехуда громко сопел во сне, прижавшись к брату спиной. Иааков лег и постарался выкинуть пустое из головы. Но не смог.

В Сепфорисе ему приснился Йехошуа в белых одеждах. Брат вошел в комнату таверны и беззвучно позвал Иаакова. Тот видел лунный свет через прорезь под потолком, масляный светильник на дощатом столе, Иехуду с налипшими во сне на щеку волосами, и…не мог проснуться. Йехошуа прошел мимо братьев. Иааков страшился взглянуть ему во след. Когда же обернулся, то увидел на горе пустой крест, на коем распинали последних рабов, и закричал от внутреннего ужаса. Иааков знал, как знают только во сне: крест назначен брату! И душный страх мучил его до утра!

На рассвете Иааков растолкал Иехуду и поспешил на пристань. Велел Банхададу немедля поднимать корабельщиков и идти в море. Сказал, что хочет поспеть в Ершалаим до праздника. Банхадад поворчал, но подчинился.

Галера шла вдоль пустынных Асийских берегов.

В Кесарии, едва перекусив в таверне, Иааков приказал Варфаламею седлать коней.

Иехуда не мог взять в толк, к чему такая спешка? А правоверные за религиозное рвение провожали купца, умчавшегося со двора, одобрительными кивками.

Чтобы не загнать лошадей, братья часто отдыхали в придорожных ливанах. Поэтому к городу со стороны Эммауса подошли лишь на третий день. В канун праздника.