Брэд Паркс - Ближе, чем ты думаешь

— У тебя в голове что, совсем пусто? — ответила Эми. — Ты не видел видеозапись? Против этой женщины нет теперь никаких доказательств. И оставить ее в тюрьме выглядело бы как черт знает что.

— Но она же убила Ричарда Кодури. На свободу она не выйдет. У нее, черт дери, одна дорожка — к смертной казни.

Дэнсби весь кипел, но ни одно из сказанных слов он не произнес обычным голосом.

Скорее это было похоже на шепот.

Я обвила руками Бена, который практически перепрыгнул через барьер, чтобы поскорее добраться до меня. Тедди и Венди остались далеко позади. Мои родители отстали еще сильнее.

Когда Бен обнял меня, я буквально растворилась в нем. Каким же прекрасным было это чувство. Чувство безопасности. И как же много времени прошло с тех пор, когда я в последний раз испытывала что-то подобное.

— Я так по тебе скучал, — пробормотал он.

Затем меня поразил звук, услышать который мне хотелось меньше всего в жизни.

Этот ужасный, кошмарный шепот.

Сколько раз я слышала его, причем не только в ту ужасную ночь: он тысячи раз звучал в моей голове, независимо от того, спала я или бодрствовала. Я бы узнала его где угодно. И как бы мне ни хотелось, забыть этот шепот я никак не могла.

А сейчас кошмар усугублялся еще и тем, что шепчущий голос исходил не откуда-то из эфира, как обычно. Он звучал прямо здесь. В зале суда. Он принадлежал человеку, находившемуся максимум в десяти футах от того места, где я стояла.

Я вся напряглась. Бен слегка отстранился.

— Что случилось? — спросил он.

Я не знала, что ему ответить. Мой рот словно парализовало. Какой-то мужчина шепотом отчаянно ругал Эми Кайе. Я так и уставилась на него, стиснув Бена изо всех сил.

Потом я увидела глаза этого человека, и даже малейшие мои сомнения рассеялись. Его глаза, которые я никогда не смогу забыть: так часто они вставали перед моим внутренним взором.

Чарующие серо-голубые глаза, во взгляде которых можно просто потеряться.

Глаза того же цвета, что и у моего сына.

Внезапно меня осенил ответ на вопрос, который с самого начала беспокоил меня: почему именно Алекс? Зачем было затевать всю эту катавасию, чтобы украсть именно этого ребенка, когда вокруг было множество детей, усыновить которых было значительно проще?

Кто мог бы ценить Алекса превыше любого другого ребенка?

Теперь ответ стал очевиден.

Человек, который изнасиловал меня.

Биологический отец Алекса.

— Слушай, с тобой все в порядке? — спрашивал Бен. Мне повезло, что он поддерживал меня. Иначе я бы просто рухнула.

Тот мужчина уже выходил из зала. Эми Кайе следовала за ним. Похоже, они о чем-то поспорили. И он явно был чем-то рассержен.

Пока не стало слишком поздно, я заставила себя двигаться. Я протянула руку к мистеру Ханиуэллу, который спокойно упаковывал свои вещи в потрепанный портфель, и дернула его за рукав.

— Этот человек, — сказала я. — Который сейчас выходит из зала. Кто он?

Мистер Ханиуэлл неторопливо повернулся и посмотрел на мужчину, который уже находился в дверях, расположенных в задней части зала суда.

— Ах, это? — сказал он, словно ему в голову пришла какая-то запоздалая мысль. — Это Аарон Дэнсби. Он адвокат Содружества. Я почему-то так и думал, что его заинтересует это дело. Обычно так и бывает, когда вокруг крутятся журналисты.

Ну конечно. Мне было знакомо это имя, я встречала его в газетах. А вот лица его я никогда не видела.

Но разве во всем этом не было смысла? Я ведь всегда считала, что напавший на меня человек был каким-то выродком, бродягой, асоциальным элементом, балансирующим на грани общественного порядка.

Аарон Дэнсби не подходил под такие критерии. Он был родом из хорошей семьи, члены которой в течение нескольких поколений были весьма уважаемыми гражданами округа Огаста. И он был не просто адвокатом: он был именно тем адвокатом, который нес ответственность за организацию судебных преследований в округе.

Неужели он так долго вел свою игру? Родился он, можно сказать, в самом сердце властных кругов, его с младых ногтей приобщали к специфике действий, принятых в сфере закона и порядка. А потом, когда он занял свой нынешний пост, то смог управлять приоритетами любого следствия, манипулировать доказательствами и оставаться на шаг впереди всех, кто мог хоть в чем-то его заподозрить.

А может, он оказался настолько умен, что выскальзывал из любых рук. Отсюда и шепот, разве не так? Ни одна из его жертв не сможет опознать его голос, скажем, просматривая политическую рекламу с его участием.

А на его счету было множество жертв. И хотя Эми Кайе ни разу не подтвердила мои догадки, я видела ответ в ее глазах, когда спрашивала: «Это случилось не только со мной, верно?»

Таких, как я, было множество. Я спрашивала себя, были ли другие девушки как я. Молодые. Застенчивые. Бестолковые. Бессильные.

И пытался ли кто-нибудь из жертв выдвинуть обвинение в его адрес? А может, это даже не имело смысла? Мог ли хоть кто-нибудь — учитывая его влияние и семейные связи — подрезать ему крылышки, прежде чем он окончательно пустится в свободный полет?

Но теперь мне все стало ясно. Вероятно, Дэнсби следил за мной. Он видел, как рос мой живот летом и осенью, и знал, насколько велики шансы на то, что ребенок, которого я родила, — от него.

Проще простого было отследить наш переезд в дом, предназначенный для одной семьи: сведения о продаже недвижимости были общедоступной информацией. В любом случае для него это только упрощало дело. Поэтому на Деспер-Холлоу-роуд его практически никто и не замечал.

И как только ребенок появился на свет, — здоровенький, а оттого еще более желанный, причем наполовину его — он сделал свой шаг. Мне оставалось только гадать, что социальные службы думали об Аароне Дэнсби и его жене — молодой, богатой, благополучной паре — когда те впервые проявили интерес к усыновлению ребенка. Любая из приемных семей, в которых мне доводилось оказываться, не шла ни в какое сравнение с ними. Наверняка представители социальных служб из кожи вон лезли, чтобы как можно скорее предоставить чете Дэнсби отчужденного ребенка.

Перед ним встал трудный вопрос: как разлучить меня с Алексом? Но разве трудно было адвокату содружества подставить кого-то, обвинив в торговле наркотиками?

Очевидно, он имел беспрепятственный доступ к камере для хранения улик. Он мог заходить туда и уходить, не вызывая подозрений. Более того, ему были знакомы нормы безопасности, принятые в офисе шерифа. А раз так, он легко мог отыскать способ их обойти.

А потом он нашел добровольного соучастника в лице Ричарда Кодури: закоренелого наркомана и типа, готового сделать что угодно ради легких денег. Дэнсби нанял Кодури, чтобы тот подбросил наркотики в мой дом, потом сообщил в полицейский департамент, что я занимаюсь наркоторговлей, а социальным службам накапал, что, дескать, я собираюсь продать своего ребенка.