Зигмунт Милошевский - Ярость

Песня закончилась. Тереза Земста вытерла глаза, послушала еще несколько песенок темнокожей дивы и вдруг почувствовала, что в легких для воздуха прибавилось места. И она несколько раз глубоко вздохнула.

И ее охватило спокойствие.

Земста взяла паку с письменного стола, повесила на шею магнитную карточку от дверей и решила, что начнет с нового пациента, чтобы как можно быстрее покончить с этим. Тереза постучала в комнату санитаров.

— Пан Марек, — сказала она. — На всякий случай, о'кей?

Пан Марек отложил свой завтрак и без слова пошел за Земстой. Он был совершенной противоположностью того, как мы себе представляем санитара психиатрического отделения. Вовсе не мускулистый амбал с глуповатой улыбочкой, которому мама делает на работу бутерброды с зельцем, и который едва-едва попал на эту сторону баррикады, отделяющей здоровых от больных. Пан Марек был интеллигентным человеком, его личная жизнь была прекрасно устроена, переполненным эмпатией, спортивным. Будучи инструктором израильских боевых искусств, он не нуждался в избытке массы, чтобы справиться с агрессивными пациентами. Тереза Земста считала, что из него получился бы замечательный терапевт, возможно, даже врач. Но он был родом из таких глубоких варминьских сельских низов, что, несмотря на громадные усилия, ему удалось вскарабкаться лишь на должность бригадира санитаров. История пана Марека для Земсты являлась коронным доказательством того, что не каждый является кузнецом собственного счастья. А даже если и так, очень многое зависит от того, получишь ли ты с самого начала современную кузницу со всем оснащением, или необходимо украсть первый молоток.

Не говоря ни слова, они преодолели длинный коридор, изолятор находился в самом его конце. Вообще-то, психиатрическое наблюдение за преступниками осуществлялось в специальных отделениях мест предварительного заключения. На сей раз ситуация была исключительной, как объяснял ей молодой прокурор с внешностью Луи де Фюнеса. Сейчас речь не шла об исследовании вменяемости подозреваемого. Следовало выяснить, а знает ли их подозреваемый о том, кто он такой, в какой ситуации находится, понимает ли выдвигаемые против него обвинения.

— На первый взгляд, все функционирует, — говорил прокурор. — Он ест, пьет, посещает туалет; чистит зубы и раздевается перед сном. Но все остальное — отключено.

Тогда Земста впервые почувствовала, как у нее мурашки пошли по спине. Она начала расспрашивать о подробностях.

— Он не устанавливает ни малейшего контакта. И когда я говорю «ни малейшего», то имею в виду именно это. Он как будто бы живет в пространстве, в котором никого нет. С момента задержания он не произнес ни единого слова. Ни единого слога.

Земста потратила массу сил, чтобы никто не заметил, чего стоит ей эта беседа. Она спросила, а не считают ли они, что задержанный симулирует.

— Надеюсь на это, — холодно ответил на это прокурор. — Только лишь тогда мы сможем изолировать его.

Земста задала вопрос: а что тот наделал.

— Домашний палач. Издевался над супругой, а когда та решила уйти, он почти что убил ее. Оставил без сознания на полу в кухне, одну, с ребенком, которому не исполнилось и трех лет. Даже неизвестно, выживет ли женщина.

Терезе сделалось плохо. Чтобы сохранить внешность профессиональной беседы, она сообщила, что с подобным сталкивается впервые. Что виноватые в домашнем насилии, скорее, гордятся совершенным. Ей не известны случаи, чтобы кого-нибудь из них мучили угрызения совести, не говоря уже о погружении в мутизм. [86] Мутизм (лат. mutus — немой, безгласный) — в психиатрии и неврологии состояние, когда больной не отвечает на вопросы и даже не даёт понять знаками, что он согласен вступить с окружающими в контакт, при этом в принципе способность разговаривать и понимать речь окружающих у него сохранна. При мутизме отсутствует как ответная, так и спонтанная речь. Следует отличать мутизм от афазии, при которой также утрачивается способность говорить, обычно из-за какого-либо повреждения мозга. Если больной может писа́ть, но при этом не разговаривает, у него вероятен мутизм, но не афазия.

Прокурор согласился с этим. Несмотря на молодость, он казался хорошо подготовленным.

Земста встала перед дверью, отделявшей последний отрезок коридора от остальной части отделения.

— Пани доктор, — спросил пан Марек, — это не будет серьезной проблемой, если бы я на завтрашний вечер, на ваше дежурство, привел малую?

— Снова миндалины?

— Похоже, что так, но мы хотим, ну, вы понимаете, проверить, все ли в порядке с ухом. Чтобы не получилось так, как весной.

— Ну конечно. — Врач мило улыбнулась. Ей совершенно не мешало то, что многие из сотрудников по отделению, а иногда даже семьи пациентов «пользовались» ее второй специализацией отоларинголога. После пережитого кризиса она забросила психиатрию и занялась более позитивной работой в семейной поликлинике, пользуясь репутацией хорошей специалистки по уху и горлу. Потом вернулась к клинической психиатрии, поскольку та была ее страстью и призванием, тем не менее, Терезе часто случалось давать консультации в качестве лора, и это ей даже нравилось. Обычные инфекции обычных людей, которые можно было вылечить одним антибиотиком, представляли собой приятное отклонение от того, чем она занималась обычно.

Тереза Земста приложила карту к считывающему устройству.

Эдмунд Фальк не забрал свое заявление о том, что Шацкого необходимо наказать выговором. Что сам Шацкий, впрочем, даже поддерживал, не делая ничего, чтобы младший коллега поменял свое мнение. Их начальницу это доводило до бешенства, так как она воспринимала это как личное оскорбление; сегодня она уже провела две милые симпатичные беседы с «дорогим Эдмундом» и «уважаемым паном Тео». С теплой улыбкой, ссылаясь на профессиональную солидарность, профессиональную дружбу и обычную человеческую эмпатию, она склоняла нашу парочку решить это дело между собой. В ее речах появлялись народные пословицы, буддийские рассуждения о карме и христианское требование милосердия.

Все это отскакивало от безупречных костюмов Шацкого и Фалька словно резиновые мячики от бетонной стены. Фальк верил, что поступает верно. Шацкий тоже в это верил. Парадоксально, но это непонятное для иных согласие по вопросу, который должен был их окончательно рассорить и отдалить один от другого, привело к тому, что между мужчинами установилась ниточка симпатии.

— Следует признать, что ваше решение меня несколько разочаровывает, — произнес Фальк, размешивая в чашке растворимый кофе.

Они сидели в кабинете Шацкого и ожидали появления доктора, надкомиссара [87] В польской полиции вернулись к системе званий, принятых в польской государственной полиции довоенного периода (1936–1939 гг.).  Инспектор — соответствовало армейскому званию полковник.  Подинспектор — соответствовало армейскому званию майор.  Надкомиссар — соответствующего звания в армии не было (иногда соответствовало коменданту, начальнику komędy полиции)  Комиссар — соответствовало армейскому званию капитан.  Подкомиссар — соответствовало армейскому званию поручик. Ярослава Клейноцкого. Полицейский психолог, занимающийся созданием психологических профилей преступников, из Кракова уже приехал, но, как оказалось, должен был устроить что-то необходимое в городе. Шацкий не протестовал, в ходе своей карьеры он встречал огромное количество чудаков, а Клейноцкий еще был достаточно обычным по сравнению, к примеру, с Людовиком Франкенштейном или сидящим напротив асессором.