Бернар Миньер - Долина [litres]

Аббат вытащил его дрожащей рукой. Это был список.

Он вычеркнул два первых имени:

Камель Эсани

Марсьяль Хозье

Потом просмотрел остальные имена. Неужели это всего лишь совпадение? Он подумал о той особе, что когда-то дала ему этот список. В тот вечер, в тишине нефа и исповедальни, она говорила так, что аббат испугался. Ее слова прерывались взрывами мрачного смеха, похожими на стук костяных четок, и священника с другой стороны решетки пробирала дрожь.

– Отец мой, – звучал ее голос, – я ни о чем не жалею, и мне очень хотелось вам сказать, что плевала я на вашего Господа…

Ему на ум пришел еще один вопрос из «Суммы теологии»: «Является ли гордыня первым среди прочих грехов?» Ответ: «Да, гордыня – первый из всех грехов, ибо нет такого греха, который не заключал бы в себе или не допускал гордыни».

Аббат упал на колени на каменный пол и принялся молиться.

– Должен вас предупредить, что у меня не так много времени, – сказал доктор Деверни. – По субботам я тоже консультирую. Но я вас слушаю.

Он внимательно разглядывал их на экране. Сервас подумал, что он вполне соответствует тому образу, который обычно связывают с психиатром: густые и мягкие седые волосы тщательно причесаны, удлиненное, чуть «лошадиное» лицо излучает эмпатию, но не без примеси критического взгляда на вещи. Дополнял картину двойной виндзорский узел галстука цвета морской волны на розовой рубашке – в точности нужной толщины. Все в докторе настолько соответствовало традиционным представлениям, что соответствие показалось Сервасу несколько чрезмерным.

По правде говоря, ему больше нравилась доктор Драгоман и ее бетонное святилище сексуальных отклонений.

Воспоминание об этой женщине что-то всколыхнуло в нем. Было в ней нечто притягательное. Во время первой встречи она вела себя агрессивно, явно провоцируя их, но за этой агрессивностью он угадал совсем другое: игру. Парадоксальную форму обольщения. Он знал, что взаимоотношения психиатр – пациент предполагали одновременное включение разных процессов: и когнитивных, и чувственных, и бессознательных. Эти взаимоотношения были intuitu personae , то есть особыми для каждого отдельного человека. И он задал себе вопрос, до каких границ он дозволил бы простираться этим особенностям , будь он свободен. Потом он подумал о Леа. О докторе Фатие Джеллали. Может, он уже докатился до парафилии: у него явная сексуальная тяга к женщинам-медикам…

– Доктор, – сказала Ирен, глядя на экран, – вы были экспертом, который обследовал Тимотэ Хозье после того, как он убил свою младшую сестру?

– Да. Его обследовали мы с доктором Драгоман.

– Она нам ничего не сказала…

– На самом деле это входило в мою компетенцию, но я хотел услышать ее точку зрения. В то время она практиковала в Ланмезане, где у нее постоянно наблюдался Тимотэ до того, как она начала практиковать в Эгвиве. Она тогда была начинающим врачом, но мне понравилась ее манера рассуждать, «ухватить» проблему… И я попросил, чтобы ее подключили к психиатрической экспертизе Тимотэ.

В его голосе и в выражении лица промелькнула легкая тень меланхолии, и от Серваса и Ирен она не укрылась.

– Доктор Драгоман – человек, способный на очень резкие суждения по самым разным вопросам. Она личность блестящая. Но на сомнения неспособна. И ее невозможно заставить изменить мнение… Я всегда задыхался в обществе слишком уверенных в себе людей.

«Камю, – подумал Сервас. – Эту фразу он позаимствовал у Альбера Камю». В этот момент доктор провел рукой по густым седым волосам.

– Я должен вам кое-что сказать… В то время… Габриэла была очень молода. Если вы уже знакомы с ней, то знаете, насколько она соблазнительна и притягательна и как умело и сознательно этим играет. В тот промежуток времени, когда мы обследовали Тимотэ, мы стали любовниками…

На глаза доктора Деверни набежала дымка, словно он заглянул в прошлое и стал перебирать воспоминания.

– Мне это далось нелегко… Я тогда был молод, женат, у меня был пятимесячный сын, и я любил свою жену, но… Габриэла – личность, которой невозможно противиться, и она всегда знает, чего хочет. А в то время она хотела меня. О, долго это не продлилось… Когда Габриэла чего-то добивается, она сразу теряет к этому интерес и очень быстро бросает.

Теперь в его глазах появилась печаль, но всего на долю секунды.

– И потом, это все усложняло. Мы с Габриэлой были разного мнения о Тимотэ. Я утверждал, что он абсолютно вменяем, а она думала, что нет. И хотела любой ценой меня убедить, скорее, навязать мне свое мнение. Такова уж Габриэла… По ее мнению, она всегда права. Очень упряма и не любит уступать, а любую дискуссию пресекает на корню. С ней все должны соглашаться, чего бы это ни стоило. Ее разум не приемлет альтернативы. Права только она. И точка. И больше не хочет возвращаться к этому вопросу. До чего все-таки поразительны такие люди…

Сервас сразу вспомнил свою бывшую жену Александру.

– И вы все-таки признали его невменяемым, – заметила Циглер.

– Совершенно верно. Мы признали «острый приступ бреда», то есть то, что американцы называют «кратким психотическим расстройством». Эта патология наблюдается у подростков и у молодых людей без всяких «предвестников», то есть предваряющих состояний, на ровном месте.

– Но это был не ваш диагноз, – уточнила Ирен.

У Деверни был вид нашкодившего мальчишки, которого поймали на месте преступления.

– На самом деле – нет.

– Это был ее диагноз. И как это удалось?

– Она меня убедила … то есть, точнее, манипулировала мной. У меня даже возникла мысль, что она и спала-то со мной исключительно чтобы добиться своего… Габриэла способна на что угодно, когда чего-то хочет. Или ради того, что считает правильным. Более жесткого, непримиримого и несгибаемого человека я не встречал. Я не раз задавал себе вопрос, не вредит ли такая жесткость ее пациентам. Если вас интересует мое мнение, то эта женщина практиковать не должна…

Сервас сильно сомневался в объективности доктора. Скорее всего, здесь говорило его некогда разбитое сердце, которое так и не оправилось.

– И словно бы случайно наша связь прервалась сразу же после того как мы подписали экспертное заключение, – объяснил он. – Само собой, конец отношениям положила она.

Само собой. Ты-то ничем не рисковал. Ты, как бабочка, просто летел на огонь.

– А потом произошло еще кое-что…

Он откашлялся. На этой последней фразе он резко понизил голос, и вид у него вдруг стал еще более смущенный. Сервас и Ирен насторожились.

– Я не раз ловил ее на том, что она разговаривает с давно знакомыми людьми так… словно люто их ненавидит. Другого слова не подберешь. Она обращалась к ним, как к существам низшего порядка, оскорбляла, унижала такими грубыми и жестокими словами, что у меня мороз пробегал по коже… Не хотел бы я, черт возьми, побывать на их месте. Хотя потом все-таки однажды пришлось… Она никого из мужчин не щадила. Ее послушать – так все они презренные трусы, мерзавцы, идиоты и свиньи. Доходило до того, что я задавал себе вопрос: если уж они возбуждают в ней такую ярость, то как знать – вдруг она способна истребить их всех одного за другим?