Луиза Пенни - Очень храбрый человек

Гамаш не рассматривал кандидатуру Камерона. У этого агента был потенциал, но все же такое его повышение вряд ли было бы понято его начальством и остальными сотрудниками отдела. Однако если кто-то может низко упасть, то, возможно, он сумеет и быстро подняться.

Арман протянул руку Жану Ги, тот взял ее и задержал в своей. Заглянул в знакомые глаза. И увидел, что по прошествии стольких лет, после всего случившегося, после всех болей и обид одно осталось неизменным.

Он по-прежнему видел доброту в этих глазах.

И Арман, заглянув глубоко в глаза Жана Ги, увидел за всеми болями, всеми обидами, всеми призраками – свет. Луч доброты.

– Я найду способ быть полезным, – прошептал Жан Ги. – Patron.

– И я тоже. Patron.

Потом он обнял Анни:

– Я тебя люблю. Береги себя. Если тебе что-то понадобится, что угодно…

– Я знаю, папа. Я тоже тебя люблю.

Молодая семья исчезла за дверью, Оноре поднял руку и помахал на прощание.

Это было секретное махание, которое они с дедушкой придумали после того, как двоюродная бабушка Рут показала мальчику, как махать одним пальцем. Папа объяснил, что три пальца будут даже лучше. Как три сосны.

Арман поднял руку и помахал в ответ.

А потом они исчезли.

Чтобы начать новую жизнь в Городе света.

Когда они вернулись домой, Рейн-Мари налила всем виски, а Арман пошел выгуливать Анри и Грейс. И Фреда. Медленно двигаясь вокруг деревенского луга.

Он поднял голову, когда в небе пролетел самолет. Среди звезд.

На следующее утро жители деревни собрались, чтобы разобрать стену из песочных мешков. Все опасности миновали.

А потом, ведомые Мирной, они пошли по тропе вдоль речки Белла-Белла, мимо молодых побегов папоротника, ландышей и крокусов в лесу. Остановились на излучине.

Они зажгли свечи и сухую полынь, очистили эту землю, благословили ее, произнесли молитву за живых и мертвых. И все вернулись в бистро на завтрак.

Но Арман и Рейн-Мари остановились у скамьи на деревенском лугу. В мирном месте на ярком солнце. Они наблюдали, как прыгают по траве дрозды. Они вдыхали запах дымка и земли. Свежий запах сосен.

Арман нащупал в кармане куртки конверт. Он забыл о нем, а теперь вытащил.

– Это что? – спросила Рейн-Мари.

– От Жана Ги. Его кандидатура на место моего заместителя.

Он вскрыл конверт, прочел, улыбнулся и снова убрал в карман. Рейн-Мари, сидя рядом с ним, закрыла глаза и подняла лицо к солнцу.

Потом они прошли в бистро к остальным.

Улучив момент, когда их никто не мог услышать, Арман наклонился к Рут и прошептал ей на ухо:

– Я вас прощаю, только никогда больше так не делайте.

– Как?

– Вы знаете.

Не в силах заставить себя произнести такие слова, особенно этой пожилой женщине, он достал телефон и показал ей. Ник в «Твиттере» @дубина и ссылку на видео Квебекской полиции о рейде на заброшенную фабрику. Были и другие публикации от имени @дубина в защиту Гамаша. Но после публикации видео они прекратились.

Больше не было никакой необходимости его защищать – старое видео набрало миллионы просмотров.

– Как вы его нашли? – спросил Гамаш.

– Я его не искала. Ты думаешь, я стала бы тебя защищать?

– Думаю.

– Стала бы, – признала старая поэтесса. – Я и защищала. Но это не я.

Арман отошел назад и уставился на Рут. Он знал, что она много чего могла отчебучить, но никогда не лгала.

Если @дубина не она, то кто тогда?

Мадлен Туссен села за свой стол и открыла компьютер.

Набрав код Квебекской полиции, она вернулась к своим постам и уничтожила все, в которых упоминался Гамаш. Немного помедлила перед последним.

Потом старший суперинтендант Туссен нажала «удалить», и аккаунт @дубина исчез. Она молилась, чтобы никто никогда его не обнаружил. Ведь если бы кто-нибудь узнал… Если бы премьер узнал, что она ослушалась его и защитила Гамаша, опубликовав настоящее видео…

Это было актом раскаяния. Возмещения ущерба. Теперь счет стал равным, и Туссен больше не чувствовала себя в долгу перед своим прежним наставником.

Она посмотрела на противоположную стену, и ее глаза остановились на последнем напоминании о прежнем хозяине кабинета. Она давно собиралась его снять. Но все откладывала. Постер в рамочке, приколоченной к стене у двери. Первое и последнее, что она видела каждый день.

«Noli timere».

Арман сел на диван рядом с Рейн-Мари, взял одну из двух кружек кофе с молоком, принесенных для них Оливье.

Он казался рассеянным, но теперь залез в карман, вытащил конверт и протянул его Рейн-Мари:

– Думаю, тебе будет интересно.

– Рекомендация Жана Ги? – Она надела очки. – И ты ее примешь?

– Скорее всего, да.

Рейн-Мари читала, а Арман наблюдал за ее лицом. Он увидел улыбку и облегчение, когда она смотрела на знакомый почерк Жана Ги и на имя, которое он написал так аккуратно.

Новый заместитель Армана.

Изабель Лакост.

Рейн-Мари опустила бумагу на колени. В конце концов, подумала она, все еще может быть хорошо.

Сначала я хотела посвятить эту книгу моему замечательному литературному агенту на протяжении вот уже пятнадцати лет – Терезе Крис, в благодарность за ее преданность моим книгам. Она была первым из профессионалов, связанных с издательским бизнесом, кто поверил в Гамаша и Три Сосны.

Но, сказав это, я решила посвятить роман «Очень храбрый человек» не моему агенту, а собаке. (Прости, Тереза…)

Бишоп, золотистый ретривер, который много лет делил жизнь со мной и Майклом, умер, когда я писала эту книгу. Собственно говоря, я чуть было не изменила кличку собаки в книге с Фреда на Бишопа, но по какой-то причине Фред прижился лучше. К тому же так звали собаку Лиз, моей помощницы, – ее пес тоже умер, пока я писала эту книгу. Он тоже заслужил, чтобы его помнили.

Бишоп последний в длинной череде золотистых ретриверов, которые разделяли – и улучшали – нашу жизнь. Они учили нас быть щедрее, добрее, снисходительнее. Терпеливее. Человечнее.

Нашим первым золотистым была Бонни.

Я всегда хотела собаку. В отличие от Майкла. Перед самой нашей свадьбой мне удалось убедить его, что щенок будет нашим идеальным свадебным подарком друг другу. Для Майкла это было все равно что подарить друг другу острые как бритвы зубы, писульки, какашки и клочья шерсти.

Он не испытывал энтузиазма по этому поводу.

После медового месяца мы взяли Бонни, со всеми ее восемью неделями, и принесли домой.

Она тут же описалась. А потом всю ночь плакала.

Утром я спустилась вниз и увидела, что Майкл держит ее на руках, а Бонни, свернувшись калачиком, спит.

С тех пор она вся принадлежала ему. А он – ей.

Каждая следующая собака на протяжении двадцати лет терпела меня и любила Майкла. И это, должна сказать, меня вполне устраивало. Мне нравилось видеть радость в глазах их обоих, когда они видели друг друга.