Геннадий Сорокин - Пуля без комментариев

Андрей разложил по порядку фотографии, снятые с возрастающим приближением. Вот Татьяна у подъезда, держит ребенка в комбинезоне на руках. На следующем снимке она уже ближе, можно рассмотреть детали одежды и черты лица. Еще кадр: рука Татьяны, унизанная перстнями.

«В быту Татьяна Мякоткина тяготеет к показной роскоши, – отметил Андрей. – В былые времена сказали бы, что она живет не по средствам. Муж ее зарабатывает так себе, на уровне торговца ширпотребом на рынке, а жена одета с иголочки, серьги-кольца, все при ней. На какие шиши? Родители мужа помогают? Как только Мякоткин-старший перешел работать в банк, он тут же купил сыну кооперативную квартиру, новенькую «девятку», помог мебелью жилье обставить, а потом ссудил сыну средства на развитие бизнеса. В этом есть какое-то противоречие, словно Мякоткин-старший считает семью сына и его самого разными субъектами получения финансовой помощи. Для семьи все бесплатно, а сыну – под проценты. Если Мякоткин-старший невестку баловал, а сына в ежовых рукавицах держал, то Алексей мог приревновать папашу и ликвидировать его. С другой стороны, принимал же он подарки, и все его устраивало, значит, жену не ревновал. Или закрывал до поры до времени глаза, а потом прозрел и взбесился. Вот еще один вопрос: какого черта он ушел из милиции? Бунтующая юность, желание продемонстрировать родителю, что сам способен всего в жизни добиться? Если он устал от милицейской службы и хотел денег, то почему пошел не под крылышко к папаше, а в свободное плавание? Шиномонтажная мастерская – рискованный бизнес. Сегодня деньги есть, а завтра конкуренты цены снизят и пустят тебя по миру с протянутой рукой. Или рэкетиры такой данью обложат, что проще закрыть лавочку, чем на дядю работать. Одни вопросы! Чтобы понять мотив действий Алексея Мякоткина, данных, имеющихся у нас, мало. Нужно продолжить сбор информации и расширить круг возможных участников этого дела. У Мякоткина, кроме жены и отца, есть сестра и мать. О них пока мне ничего толком не известно».

Лаптев сложил фотографии и сводку наружного наблюдения в конверт, поднялся к Ефремову.

– Я возвращаю ваш портрет, – сказал он, бросив конверт на стол. – Игорь, мне нужна помощь. Не морщись, больше с заданиями для службы наружного наблюдения мухлевать не придется. Кстати, ты как за ней слежку оформил? Как за наркоманкой или воровкой?

– Для такой ухоженной дамы больше всего подходит роль скупщицы краденого. У тебя никто фотографии не видел?

– Игорь, я знаю правила игры и умею хранить секреты.

Ефремов убрал конверт в ящик стола, пододвинул к коллеге пепельницу и проговорил:

– Меня твой Самойлов со всех сторон обложил, всех людей забрал, но я человек слова. Что обещал, то сделаю. Сам займусь. Надеюсь, негласный осмотр квартиры Мякоткина производить не придется? А то я, знаешь ли, не особо уважаю лазать по квартирам в отсутствие хозяев.

В среду Лаптева вызвал к себе прокурор города.

– Уголовное дело по памятнику надо прекратить, – без лишних предисловий сказал он.

– Основания? – мягко поинтересовался Лаптев.

– Отсутствие умысла на демонтаж памятника.

– Подъемные краны Лотенко пригнал на площадь, чтобы народ повеселить, так, что ли?

– Андрей Николаевич! – в голосе прокурора появились неприязненные нотки. – Вы же юрист, если мне память не изменяет?

На эту словесную пощечину Лаптев не отреагировал. Он научился держать себя в руках и не давать воли чувствам. Считает прокурор, что разговор надо начинать с оскорблений, пусть покуражится. На то он и при этой должности, чтобы свою власть показывать.

– Давайте разберем поступки Лотенко с юридической точки зрения. Что он сделал? Вывел на площадь Советов строительную технику, велел рабочим подготовить подъемный кран к демонтажу памятника. На этом активные действия, направленные на снос памятника, закончились. Владимир Ильич как стоял, так и стоит. Я лично допросил Лотенко, и он показал, что памятник демонтировать не намеревался. Строительная техника на площади, по словам Лотенко, должна была продемонстрировать властям и жителям города опасность реставрации коммунистического режима. Вот протокол допроса Лотенко, приобщите его к прочим документам. В постановлении о прекращении уголовного дела вам надо будет сделать акцент на том, что умысла на демонтаж памятника Лотенко не имел, а буффонада со строительной техникой была лишь фоном для предстоящего митинга.

Лаптев не стал спорить. Вернувшись в управление, он ознакомился с протоколом допроса Лотенко. С первого же взгляда ему стало понятно, что этот документ был составлен впопыхах, с заметными процессуальными погрешностями.

«Никого прокурор не допрашивал! – догадался Лаптев. – Лотенко договорился с прокурором области о прекращении дела, вызвал юридических советников из Союза предпринимателей, и они, как уж умели, состряпали протокол допроса. Нашему прокурору оставалось только подписать его и передать мне. Да и черт с ним! Кому он, этот памятник, нужен? Если бы Лотенко снес его, то губернатор и прокурор области сказали бы, что он правильно сделал! Давно пора очистить площадь от рудиментов прошлого. А если не снес, то умысла на демонтаж не имел».

Лаптев вставил в печатную машинку бумагу, заложил копирку и за полчаса напечатал постановление, поставившее точку в истории с демонтажем памятника Ленину.

– Тебя не сделают крайним в этой истории? – спросила вечером Лиза.

– Ни в коем разе! С юридической точки зрения в действиях Лотенко состава преступления нет. Ежу понятно, что если бы не Живко, то памятник был бы снесен. Однако действие было остановлено как раз в тот момент, когда умысел можно трактовать так, как захочешь. Представь себе такую ситуацию. Некий взбешенный мужик бегает по двору с огромным ножом в руках и орет: «Вася, сволочь, выходи!» Кто сказал, что этот гражданин собирается зарезать Васю? Быть может, он хочет поиграть с ним в популярную детскую игру ножички? Забудь про памятник, Лиза! Он стал частью истории, а вот с убийством на площади нам еще предстоит разобраться.

До конца недели Лаптев не находил себе места. Он ждал, когда же Стадниченко скажет ему, что рыбка клюнула, Мякоткин назначил встречу. Но начальник уголовного розыска вел себя так, словно никаких договоренностей между ними не было.

В пятницу вечером Лаптев решил поинтересоваться ходом операции. Он подошел к кабинету Стадниченко, постоял у двери, но войти не решился.

«Уговор дороже денег! Пообещал я ни во что не вмешиваться, слово надо держать», – решил Андрей.

В субботу в шесть утра Лаптева поднял с постели телефонный звонок.

– Спишь? – спросил Стадниченко. – Собирайся на выезд, через час заеду за тобой. Я буду на «уазике» ветеринарной службы, так что не удивляйся.