Ингар Йонсруд - Братство

Хотя Стаффан Хейхе и находился под воздействием сильных препаратов, Фредрик на всякий случай ответил приглушенным голосом.

— Да?

— Фредрик? Фредрик Бейер? Мне сообщили о случившемся. Рада, что вы живы, — сказала Ветре.

Фредрик пробормотал «спасибо».

— Я должна поговорить с вами об одном деле.

На секунду она замолчала.

— Аннетте была беременна. Аннетте была беременна, когда ее убили.

Один немецкий солдат распахнул дверь, а второй ударил его прикладом винтовки. Кольбейн упал на спину в прихожей. В носу пульсировало. Казалось, что череп сжимает мозг. Рот наполнился кровью, а для сбитых с толку органов чувств запах бензина казался чересчур навязчивым.

— Ах ты чертов идиот, — зашипел знакомый голос, и Кольбейн получил тяжелый удар по руке.

Это Элиас ударил его тростью Хьелля Клепсланна и наступил на Кольбейна.

— Внесите его, — закричал он по-немецки, — Внесите предателей!

Двое солдат, пятясь задом, втащили его в лабораторию. Только ударившись о стену, ему удалось удержать равновесие. Один немец держал его, пока второй, тот, что ударил его прикладом, упирал ствол ему в живот. Клепсланна ввели с руками за головой. Третий солдат с силой давил пистолетом ему в шею.

— Черт! Черт! Черт!

Увидев свою лабораторию, Элиас пришел в ярость. От скользивших по стенам теней, игравшего в разлитом бензине света и разбросанных на полу мокрых документов ощущение хаоса только усиливалось.

— Чертовы идиоты! — закричал он снова и посмотрел сначала на Клепсланна, потом на Кольбейна. Затем он с чудовищной силой ударил тростью о стол. Трость затрещала, и Элиас отбросил ее в сторону. Он схватил карандаш и направил его в грудь Клепсланну.

— Это Ницке посоветовал мне приглядеть за тобой, Клепсланн. Из-за твоего нерасположения… неприятия… наших с Карен планов.

С лицом бордового цвета и стиснутыми зубами Хьелль Клепсланн сжал кулаки так сильно, что костяшки, казалось, распухли.

— Карен — еще ребенок! — прорычал он. — Ты загнал ее в угол. Когда она была беззащитна. Одна с матерью, пока я боролся за родину на восточном фронте.

Солдат за спиной Клепсланна поднял пистолет, готовясь ударить того рукояткой по голове. Но Элиас поднял карандаш.

— Подожди.

Он перегнулся через стол. Голос был тихий. Глумливый, как крик чайки.

— Ты знаешь, что я трахаю ее, Хьелль? — Он облизал верхнюю губу. — Ты знаешь, что я трахаю ее? Я трахаю ее снова и снова, пока она не начнет стонать… Умоляя меня остановиться… — Он подался вперед. Глаза его были выпучены. — Знаешь, что я делаю тогда, Хьелль? Я обещаю ей, клянусь честью, что, если она не даст мне трахнуть ее еще раз, обо всем узнает Хьелль. Тогда Хьелль узнает, что его дочь — блудница, — он замычал как теленок и обслюнявленным пальцем пригладил челку набок.

— И мы трахаемся еще раз.

Рукоятка пистолета немца угодила Клепсланну прямо по правому уху. Удар был таким сильным, что верхняя часть ушной раковины отвалилась от головы и повисла, как ухо лабрадора. Кровь залила лицо и поверхность стола. Но удар не остановил Клепсланна. Он бросился через стол и схватил Элиаса за горло. Поднял его на полметра от пола и бросил на рабочий стол, чтобы прикончить.

Стороживший Кольбейна солдат уперся прикладом винтовки в свое плечо. Пуля попала нацисту в левый локоть, пройдя всего в нескольких сантиметрах от лица Элиаса. Разорвав руку надвое, она вошла дальше в предплечье, раздробила кость и превратила обе конечности Клепсланна в пару болтающихся щупалец. Но его напряженные, как скрипичные струны, пальцы продолжали при этом сжимать горло ученого. Под фырканье полузадушенного Элиаса один из немцев с трудом оттащил Клепсланна от профессора. Клепсланн был почти без сознания от боли.

Только когда Хьелль Клепсланн уже лежал, крепко привязанный к столу, Кольбейн увидел, что карандаш Элиаса был воткнут тому в грудь, и никто не собирался его вынимать. Клепсланн моргал и всхрюкивал. Дышал быстро и сбивчиво. Элиас наклонился над ним.

— Теперь мы квиты, Клепсланн? — проклокотал он. — Ты останешься в живых ради Карен. Это подарок от меня. Тестю. — Элиас отвернулся и тяжело откашлялся, прежде чем повернуться обратно. — Несмотря ни на что мы поженимся. И заведем детей.

Раненый никак не отреагировал на эти слова. Вместо этого он только харкнул и еле слышно зашептал. Элиас склонил ухо к окровавленной голове, и голос Клепсланна вдруг зазвучал отчетливее.

— Карен в безопасности. Она никогда не станет твоей.

Элиас на мгновение замер. Затем выпрямился. Сделал шаг назад и сказал равнодушно:

— Смотри сюда.

Профессор сел на корточки и открыл шкаф под столешницей. Когда он поднялся, в руке у него была серебряная колба размером с указательный палец. Он протянул ее стоявшему рядом с ним солдату. Затем Бринк открыл ящик и достал стеклянную пипетку. Жидкость была похожа на воду. Элиас наклонился к голове Клепсланна. Большим пальцем он оттянул нижнее веко правого глаза и опустошил пипетку.

Поначалу было трудно заметить какой-нибудь эффект. Было видно лишь блестящую влажную струйку, бегущую к отсеченному уху. Обычная слеза. Но потом Хьелль Клепсланн заморгал. Быстро и бесконтрольно. Дыхание стало учащенным и прерывистым. Мышцы разбухли, а связывавшие тело веревки натянулись, пока не затрещали. Напрягшись что было сил, Клепсланн попытался подняться, толкаясь плечами и пятками. Он выгнулся дугой, а затем его тело снова ослабло, и он выгнулся снова. Связанный свернулся клубком. Его дыхание перешло в фырканье. Живот вздулся, в кишках взревело, и комната наполнилась зловонием вырвавшейся наружу поносной жижи. Длинное тело снова согнулось, искромсанные руки сильно, ритмично стали биться о стальной стол, а из гортани вырвались писклявые, отчаянные звуки. Тело ослабло. В горле глухо заклокотало. Голова съехала набок, и густая темная кровь потоком потекла изо рта.

Все заняло не больше двух минут. Глаза мертвеца уставились на Кольбейна и стороживших его солдат. Правое ухо было коричнево-красным из-за лопнувших сосудов. Левое раздулось и походило на камбалу.

Предсмертная агония закончилась. Даже Элиаса это зрелище поразило, и он наморщил лоб.

Солдат, державший Кольбейна, ослабил хватку. Человек с винтовкой не отрывал взгляда от мертвого тела, а немец с серебряной колбой в руке застыл, прикрыв рукой рот. Его светлое юное лицо приобрело пепельно-серый оттенок.

Следующим на столе должен был оказаться Кольбейн. Он понял это. Его будут пытать как Клепсланна. Пытками из него буду вытягивать, куда он собрался и кто ему помог. Элиас не проявил бы милосердия.

За все эти годы Кольбейн уже почти смирился с потерей дочери. Он редко вспоминал об этой утрате. Она была такой маленькой, когда Эльза отдала ее. Хотя то, что малышка находится в пансионате, и заставляло его страдать всю жизнь, знать о том, что она жива и о ней заботятся, было для него константой, чем-то неизменным. А теперь она умерла. Его маленькая доченька зарыта в темную землю, а на могильном камне даже не нацарапано ее имя. Все в нем перевернулось в один момент. Всей тяжестью на него навалилась тоска. Можно было просто умереть. Но не от его руки. Он забрал у него все. Неужели Элиас Бринк напоследок заберет у него и жизнь? Нет. Этого он не сделает.