Ирина Лобусова - Праздник Святой Смерти

Людмила Сергеевна была слабой. С самого начала она не понимала, в чем ее вина. Первый допрос, на который она шла довольно уверенно, обернулся кошмаром. Она даже не представляла, что так может произойти.

После того, как нашли труп Софии, ее допрашивали несколько раз. Честно говоря, Людмила Сергеевна не любила семью Раевских — отец был самовлюбленным эгоистом, а мать казалась слишком слабой и истеричной, устраивала разборки по любому поводу.

Воспитательница же была глуповата и не понимала простой жизненной истины: счастливые женщины не скандалят и не устраивают истерик. Если женщина истерит — значит, она несчастна, страдает. Все просто. Как дважды два.

Людмила Сергеевна была вдовой. Ее муж умер от воспаления легких. Она воспитывала десятилетнего сына и даже не думала заводить новый роман. Однако когда она видела счастливые семьи, это всегда ее раздражало. Она не отказалась бы от того, чтобы кто-то ее содержал.

Когда в садике появился отец Софии (а Борис Раевский довольно часто забирал девочку, он души в ней не чаял), Людмила Сергеевна сразу положила на него глаз.

Он был красив, ухожен, от него приятно пахло, и было понятно, что у него водятся деньги, хорошие деньги. Воспитательница безбожно кокетничала и флиртовала с ним, и однажды Раевский даже пригласил ее в ресторан.

Однако там, в ресторане, когда он начал считать каждую копейку и трястись над мелочью, заказав всего лишь кофе с пирожными вместо ужина, пусть даже скромного, Людмила Сергеевна поняла, что этот красавец не только безбожно скупой и жадный, но и крайне эгоистично относится к женщинам. Женщина является для него пустым местом, просто средством для удовлетворения физических потребностей, не больше. Как животное, которое можно погладить по голове, а затем пнуть ногой. Он не только не собирался прислушаться к женщине, заглянуть в ее внутренний мир, но и просто не признавал того факта, что подобный мир у нее есть.

По сравнению с покойным мужем, с которым было так интересно беседовать за чашечкой чая и который о ней заботился, Раевский представлял такой жуткий контраст, что Людмила Сергеевна буквально сбежала из ресторана. И больше даже не смотрела в сторону Бориса.

Тот, кажется, был немного обижен, попытался что-то объяснить, но у нее он вызывал дикое отвращение на каком-то физическом уровне. Поэтому она предпочитала держаться очень холодно.

При этом Людмила Сергеевна совершенно не оправдывала его жену. Если женщина живет с таким — значит, есть ради чего. А если ее что-то не устраивает, нельзя быть такой безвольной амебой. Чем устраивать постоянные скандалы, лучше собрать свои вещи и уйти.

Когда стало известно, что девочку убили, Людмила Сергеевна, честно говоря, ни капли не расстроилась — отвращение к Борису Раевскому она перенесла на его дочь. К тому же девчонка была страшно избалована, все время капризничала. В глубине души воспитательница даже радовалась, что избавилась от такого трудного ребенка в группе. Да, она понимала — это были отрицательные чувства. Но положа руку на сердце — много ли существует людей, которые в реальности испытывают все те чувства, о которых громогласно заявляют? Принято демонстрировать любовь к детям, но на самом деле из десятка таких громогласных крикунов попробуй найти хоть одного, кто действительно любит чужих детей. Наедине с собой Людмила Сергеевна предпочитала не лицемерить.

Однако она не представляла, что убийство Софии станет ее личным кошмаром. Поначалу воспитательница даже не поняла, какое все это может иметь к ней отношение. Она ведь никак не связана с этим убийством и с происходящими событиями. А значит, нечего и переживать. У нее и своих проблем хватает, чтобы думать о чужих.

Поэтому она держалась нагло, вызывающе и почти откровенно хамила сотрудникам милиции. Те мгновенно стушевались и в ответ старались молчать.

Потом Людмилу Сергеевну снова допрашивали, приходили в садик и держались уже более уверенно, немного осадили ее пыл, однако откровенно все же не угрожали. Поэтому, когда повесткой Людмилу Сергеевну вызвали на допрос в помещение милиции, она сильно не волновалась.

Отвезла сына к матери, спокойно закончила все свои домашние дела и поехала. А вот там, в кабинете следователя, она поняла в полной мере, что попала в самый настоящий кошмар. И, похоже, нескоро из этого кошмара выберется.

Допрос начался с того, что следователь… ударил ее по лицу. До этого момента Людмилу Сергеевну никто никогда не бил. Она хотела было возмутиться, но на нее снова посыпался град ударов. Избитая, она потеряла сознание…

Пришла в себя от ведра холодной воды, которое вылили ей на голову. Она лежала на бетонном полу специального кабинета для допросов. Следователь стал кричать. Плача, дрожа, боясь, что ее снова будут бить, изо всех сил воспитательница пыталась сказать то, что он от нее хотел услышать, но говорить было нечего, она ничего не понимала.

Тогда-то следователь и сообщил ей, что люди и за меньшие проступки попадают в тюрьму. И теперь из тюрьмы она уже не выйдет.

Людмилу Сергеевну поместили в камеру с уголовницами. Испитые проститутки, бывалые воровки, торговки наркотиками, воровки — цыганки с вокзала и Привоза — вся камера была забита ими. Таких было восемнадцать. Она стала девятнадцатой. И не прошло и часа, как в камеру втолкнули двадцатую — как она поняла, убийцу. До этого момента настоящих убийц, тех, кто намеренно лишил жизни человека, Людмила Сергеевна видела только в кино, но прекрасно понимала, что и то не убийцы, а просто актеры.

Эта же убийца была настоящей. Матерая уголовница, лишившая жизни ухажера вместе со своим любовником, криминальным авторитетом, убившая из-за денег, страшно негодовала и материлась. Но не потому, что убила, а потому, что ее поймали. И все в камере воспринимали это как должное. Это был страшно.

В женских камерах нет такого четкого иерархического разделения, как в мужских. Однако и в жен-ской зоне всегда существовала скрытая вражда между уголовницами и политическими. Воспитательницу посчитали политической.

Нет, ее никто не бил. Однако ее загнали на нары на третий этаж, последний. И все стали относиться к ней со скрытым пренебрежением и презрением.

В женской зоне существуют те же правила, что и в мужской: нельзя стучать, нельзя воровать у соседок по камере, нельзя выпячивать свое мнение, нельзя хамить, нельзя материться и нельзя лезть, когда тебя не спрашивают. Но здесь есть еще одно правило, которого нет у мужчин: нельзя плакать. Нельзя разводить сопли и все время ныть, жаловаться на судьбу. Тех, кто так себя ведет, не уважают, с ними не считаются. Тюрьма — это такое место, где тяжело всем. А если распустишь слюни, легче не будет, ничего не изменится. Поэтому надо просто стараться здесь выживать и не мешать жить всем остальным.