Александр Горский - Я, Лунин…

Благодушно улыбающийся Стрельников не имел никакой возможности заметить в собравшейся по случаю праздника толпе зевак двух мужчин, чьи лица почти полностью были скрыты за широкими солнечными очками и натянутыми почти до бровей козырьками бейсболок.

— Улыбается. — Рассказов покосился на стоящего рядом начальника собственной службы безопасности.

— Так и пусть улыбается, — благодушно отозвался Дорохов, — плакать потом, денька через три, будет, когда сообразит, что к чему.

— А он сообразит?

— Ну, то, что деньги ушли, это он поймет, — Михаил Афанасьевич поправил сползшие на кончик носа очки, — а вот куда они ушли, это он вряд ли дотумкать сумеет.

— А если дотумкает?

— Сам точно не сможет, — уверенно заявил Дорохов, — а помочь ему некому. Не пойдет же он заявление подавать, мол, у меня несколько миллиардов украли. Все, что с прошлой получки отложил.

— Интересно, сколько у него там, — вглядываясь в лица Сергиевича и Стрельникова, Рассказов не мог сдержать улыбку, — миллиардов пять, думается, будет.

— Так мы посчитаем, — невозмутимо отозвался Михаил Афанасьевич. — Интересно, где они такую моду все взяли, миллиарды в квартирах складывать?

— Ну а где их хранить? — пожал плечами Рассказов. — На счет столько денег не положишь, камеру хранения в банке тоже арендовать опасно, слишком много внимания. А так, купил себе квартирку и складывай, глядишь, когда-нибудь пригодятся. Ты когда в Москву вылетаешь?

— Сегодня вечером. Завтра с утра начнем работать. Шуметь ведь строго по графику можно.

— В Москве все строго по графику, — усмехнулся Рассказов. — Вы там, когда стенку выпиливать будете, смотрите, чтоб весь дом не обвалился. И ты уверен, что сигнализация не сработает?

— Я не уверен, я знаю, — твердо заявил Дорохов. — Он и думать не мог, что мы его отследим, а уж что соседские апартаменты выкупим, тем более. Когда у тебя квартира на девятом этаже, сюрпризов не ждут. На дверь датчик ставят, и все. Даже если в квартире пять миллиардов. Хотя мне кажется, что там больше.

— Хоть пятьдесят. Отсчитаешь мои пол-ярда, ну и еще столько же за моральный ущерб. Остальное — твое. Дели со своими парнями и валите из страны куда подальше.

— Австралия, шеф! Нас ждет Австралия, — улыбнулся Михаил Афанасьевич.

— Какой я теперь тебе шеф? Мы с тобой уже…

— Подельники? — уточнил Дорохов.

— Нет. Подельники — это если поймают. А так — компаньоны.

Тем временем лицо губернатора становилось все мрачнее. Не дослушав приветственную речь одного из сотрудников одинской администрации, Сергиевич хмуро спросил:

— А где Миткевич? Я почему, мать вашу, час ему как звоню, а он трубку не берет?

Чиновник растерянно оглянулся на стоявших с ним рядом коллег, а затем, запинаясь, пробормотал:

— Так сами его все утро ищем, Иван Юрьевич.

Миткевич сделал еще одну нервную затяжку и швырнул сигарету себе под ноги. День, предвещавший ему торжественное открытие объездной магистрали, праздничный банкет по случаю запуска и приезда губернатора, а затем ужин на природе в узкой компании избранных, с самого утра пошел совсем не по плану. Ранний звонок Трошина его, конечно, весьма удивил, но, надо было признать, стервец время выбрал удачно. Трудно было найти другое утро, чтобы застать мэра в столь замечательном настроении.

— Что, покаяться решил? — час назад ехидно бросил он в трубку, вытирая свежевыбритое, благоухающее лосьоном лицо. — Ну, давай, кайся. Глядишь, в честь праздника тебя и помилую. Что? Лично хочешь. К ногам падать будешь? Ну, давай, заскакивай. Только учти, мне скоро выезжать. Так что скачи галопом. И долго слушать тебя все равно не буду. Не впечатлишь — получишь пинка под зад.

Что тут скажешь? Впечатлить родственничек, конечно, сумел. Когда дуло охотничьего карабина уперлось вышедшему за ворота Дмитрию Евгеньевичу под ребра, он возмущенно вскрикнул, но тут же осекся, увидев бледное, искаженное ненавистью лицо Николая. Усадив мэра на заднее сиденье своего внедорожника, Трошин стянул Миткевичу руки изолентой и отобрал у него мобильник.

— Ты чего ж творишь, Колюня? — прошипел мэр, как только «лендкрузер» тронулся с места. — Это ж статья. Ведь посадят тебя, милый мой.

— Тоже мне новость, — не оборачиваясь, отозвался Трошин, — что посадят, это я со вчерашнего дня и без тебя знаю.

— А ты что ж, Коленька, — ставшим вдруг ласковым голосом поинтересовался мэр, — вчера еще что-то наворотил?

— Не о том суетишься.

Трошин ответил совершенно непонятно, но от его слов Дмитрию Евгеньевичу стало не по себе. Он несколько раз дернулся, пытаясь разорвать стягивающую запястья ленту, затем, поняв тщетность своих попыток, затих, решив не тратить понапрасну силы.

И вот теперь они оба стояли в холле второго этажа «Восточного», глядя сквозь панорамное окно на черную ленту магистрали, находящуюся всего в нескольких десятках метров от них.

— Как иногда все интересно поворачивается, — в отличие о Миткевича Николай курил неторопливо, делая между затяжками долгие паузы, — думаешь, вот он, шанс тебе в жизни выпал. Хватаешься за него обеими руками. За пазуху прячешь, чтоб никто не отнял. Трясешься над ним днем и ночью, а потом достанешь его, присмотришься. Это ж и не шанс вовсе, наоборот совсем. Как там у пиратов раньше говорили, черная метка? Верно?

— Коленька, я ведь про пиратов совсем ничего не знаю. — Голос Миткевича дрожал, а глаза по десятому кругу обшаривали помещение в поисках чего-нибудь, что можно было использовать для защиты. В одном из углов комнаты стоял оставленный рабочими тяжелый лом, но, как назло, путь в этот угол преграждала высокая фигура Трошина. — Отпусти меня, Коля. Мы ведь родня с тобой как-никак, должны понимать друг друга.

— Нет, — выбросив сигарету, Николай задумчиво покачал головой, — не может быть, чтоб ты да про пиратов не знал ничего. Ты ведь у нас еще тот корсар. Со всех проходящих кораблей свою долю щиплешь.

— Так ведь на дно не пускаю, — жалобно отозвался Дмитрий Евгеньевич. — А это ж разве пиратство?

— Это получается, я один у тебя такой чести удостоился? — Трошин недобро усмехнулся и, заметив направление взгляда своего пленника, обернулся. — Что, ломик присмотрел? Молодец! Как раз для тебя он тут и стоит.

— Для меня? Зачем для меня? — в ужасе пролепетал Миткевич, глядя, как Николай с легкостью подхватывает одной рукой тяжелый лом, а другой кладет карабин на подоконник.

Дмитрий Евгеньевич попятился, но, сделав всего несколько шагов, уперся спиной в стену. Руки у него были свободны, их Николай развязал, как только они приехали в мотель, но не могло быть и речи, чтобы попытаться оказать сопротивление противнику значительно более молодому, сильному, а заодно еще и вооруженному полутораметровым куском железа.