Камилла Лэкберг - Проповедник [litres]

Здоровенный, крутой парень чуть не плакал. Он выглядел как маленький мальчик, и Йосте больше не требовалось напрягаться, чтобы говорить по-отечески, получилось само собой.

– Со всем этим разберемся позже. Как-нибудь решим. Сейчас нам самое главное поговорить с Кеннеди. Ты можешь либо подождать здесь, пока мы съездим и заберем его, либо посидеть там в машине. Поступай, как хочешь.

– Я посижу в машине, – тихо ответил Лелле. – Остальные все равно узнают, что Кеннеди заложил я.

Они проехали остававшиеся до хутора сотни метров. Дверь открыла та же женщина, что открывала Йосте и Мартину утром. Ее раздражение несколько возросло.

– Что вам теперь надо? Нам скоро придется установить здесь ради полиции вращающуюся дверь. В жизни подобного не видела. После такого хорошего сотрудничества с полицией на протяжении всех лет…

Йоста прервал ее, подняв руку.

– У нас сейчас нет времени для подобных дискуссий, – очень серьезно сказал он. – Мы хотели бы поговорить с Кеннеди. Немедленно.

Почувствовав в его голосе серьезность намерений, женщина сразу позвала Кеннеди. Когда она вновь заговорила, ее тон слегка смягчился.

– Зачем вам Кеннеди? Он что-нибудь натворил?

– Все детали вы узнаете потом, – резко ответил Эрнст. – Сейчас наша задача заключается только в том, чтобы забрать парня в отделение и поговорить с ним там. Мы забираем также здоровяка, Лелле.

Появился Кеннеди. В темных брюках, белой рубашке и с причесанными волосами он выглядел как мальчик из английской школы-интерната, а не как хулиган из исправительного дома. Этот образ нарушали только царапины на костяшках пальцев. Йоста выругался про себя: вот что он видел раньше и должен был отметить.

– Чем я могу помочь господам? – Он говорил хорошо модулированным голосом, пожалуй, слишком хорошо. Было заметно, что он старается говорить красиво, что портило весь эффект.

– Мы поговорили с Лелле. Так что, как понимаешь, тебе придется проехать с нами в отделение.

Кеннеди в знак согласия молча склонил голову. Если Якоб чему и научил его, так это необходимости уметь принимать последствия своих действий, выглядя в глазах Бога достойно.

Он в последний раз с сожалением огляделся. Ему будет не хватать хутора.

Они молча сидели друг напротив друга. Марита, забрав с собой детей, ушла в Вестергорден, чтобы ждать Якоба. Снаружи щебетали летние птицы, но в доме царила тишина. Возле лестницы перед домом по-прежнему стояли чемоданы. Лайне не могла уехать, не убедившись, что с Якобом все в порядке.

– Ты что-нибудь слышал от Линды? – неуверенным голосом спросила она, боясь нарушить зыбкое временное перемирие между ней и Габриэлем.

– Пока нет.

– Бедная Сольвейг, – произнес Габриэль.

Лайне подумала обо всех годах шантажа, но все равно согласилась. Мать не может испытывать ничего, кроме сочувствия, к другой матери, чей ребенок пострадал.

– Ты думаешь, Якоба тоже… – Слова застревали у нее в горле.

Габриэль неожиданно накрыл ее руку своей.

– Нет. Ты же слышала, что сказал полицейский, он наверняка просто пытается где-то все обдумать. Ему ведь есть над чем подумать.

– Да, конечно, – с горечью согласилась Лайне.

Габриэль ничего не сказал, но продолжал держать руку поверх ее руки. Это приносило удивительное утешение, и Лайне сразу осознала, что Габриэль впервые за все годы проявил по отношению к ней такую нежность. Теплое чувство распространилось по телу, правда, смешиваясь с болью прощания. Ей не хотелось покидать его. Она взяла инициативу на себя, чтобы уберечь его от унижения вышвыривать ее, но сразу засомневалась в правильности своего поступка. Потом он убрал руку, и все вернулось на круги своя.

– Знаешь, задним числом я могу сказать, что всегда чувствовал, что Якоб больше похож на Юханнеса, чем на меня. Я считал это насмешкой судьбы. Внешне могло казаться, что Эфраим был ближе мне, чем Юханнесу. Отец жил с нами, усадьбу и все прочее унаследовал я. Но это не так. Их многочисленные ссоры объяснялись тем, что они были так похожи. Иногда возникало ощущение, будто Эфраим и Юханнес один и тот же человек. Я всегда оказывался в стороне. Поэтому когда родился Якоб, и я увидел в нем так много от отца и брата, мне словно бы открылась возможность воссоединиться с ними. Если бы я смог накрепко привязать сына к себе и узнать его вдоль и поперек, то казалось, будто я одновременно узнаю Эфраима и Юханнеса. И стану частью единства.

– Я знаю, – мягко сказала Лайне, но Габриэль, похоже, не слышал ее. Он смотрел в окно куда-то вдаль.

– Я завидовал Юханнесу, который действительно верил в ложь отца о том, что мы способны исцелять. Представляешь, какая сила, должно быть, присутствовала в этой вере! Смотреть на свои руки и пребывать в убеждении, что они – орудие Бога. Видеть, как люди встают и идут, как прозревают слепые, сознавая, что это плод твоих собственных усилий. Сам же я видел только спектакль. Видел, как отец в кулисах управляет, режиссирует, и ненавидел каждую минуту. Юханнес видел лишь больных перед собой. Видел лишь свою связь с Богом. Какое горе он, должно быть, испытал, когда она оборвалась. Я ему совершенно не сочувствовал, а только очень радовался: наконец мы с Юханнесом станем обычными мальчиками, наконец мы станем одинаковыми. Но не стали. Юханнес продолжил околдовывать, а я, я… – Голос изменил ему.

– Ты обладаешь всем тем же, чем обладал Юханнес. Ты просто не решаешься, Габриэль. В этом разница между вами. Но верь мне, у тебя все есть.

Впервые за прожитые вместе годы она увидела у него в глазах слезы. Даже когда Якоб болел тяжелее всего, он не решался расслабиться. Она взяла его руку, и он крепко сжал ее.

– Я не могу обещать, что прощу, – проговорил Габриэль. – Но я могу обещать, что постараюсь.

– Я знаю. Верь мне, Габриэль, я знаю. – Она прижала его руку к щеке.

Беспокойство нарастало у Эрики с каждым часом. Оно ощущалось, как ноющая боль в крестце, и Эрика отстраненно массировала там кончиками пальцев. Всю первую половину дня она пыталась дозвониться Анне, домой и на мобильный, но безрезультатно. Через справочное бюро она узнала номер мобильного телефона Густава, но тот смог лишь рассказать, что накануне довез Анну с детьми на яхте до Уддеваллы, где они сели на поезд. Вечером они должны были приехать в Стокгольм. Эрику задело, что сам он не проявлял ни малейшего беспокойства. Он лишь спокойно предлагал множество логичных объяснений: возможно, они устали и выдернули шнур из розетки, мобильный телефон разрядился или – он засмеялся – возможно, Анна не оплатила телефонные счета. Последняя идея заставила Эрику закипеть, и она просто положила трубку. Если раньше она волновалась недостаточно, то теперь заволновалась всерьез.