Камилла Лэкберг - Проповедник [litres]

Всем троим хотелось бы иметь куртку, чтобы прикрыть девушку. Ее нагота казалась такой откровенной, такой унизительной. Они видели раны на ее теле. Раны, идентичные тем, что были у Тани. Вероятно, такие же, как были у Сив и Моны, когда они умирали.

Юханнес, несмотря на импульсивный характер, оказался человеком методичным. Его записная книжка показывала, как тщательно он записывал, какие наносил своим жертвам раны, чтобы затем попытаться их исцелить. Он планировал все, как ученый. Те же повреждения у обеих, в том же порядке. Возможно, чтобы для самого себя представлять это именно как научный эксперимент. Эксперимент, в котором они были несчастными, но необходимыми жертвами. Необходимыми для того, чтобы Бог вернул ему дар исцеления, которым он обладал в детстве. Дар, которого ему не хватало всю его взрослую жизнь и который стал совершенно необходимым для воскрешения, когда заболел его первенец Якоб.

Злополучное наследство, оставленное Эфраимом сыну и внуку. Фантазия Якоба тоже разыгралась благодаря рассказам Эфраима о том, как Габриэль и Юханнес в детстве исцеляли людей. Добавленные Эфраимом ради эффекта слова, что он видит дар и у внука, породили идеи, получившие подпитку в годы болезни, от которой Якоб чуть не умер. Потом он когда-то нашел записи Юханнеса и, судя по затрепанности страниц, раз за разом возвращался к ним. Злосчастное совпадение, что Таня появилась в Вестергордене с вопросом о матери в тот самый день, когда Якоб получил смертный приговор, привело наконец к тому, что они теперь стояли и смотрели на мертвую девушку.

Когда Якоб уронил ее, она упала на бок, и казалось, свернулась, приняв положение эмбриона. Мартин и Патрик с удивлением смотрели, как Йоста расстегивает свою рубашку с короткими рукавами. Выставив напоказ белую, как мел, безволосую грудь, он, не говоря ни слова, расстелил рубашку на Йенни и попытался максимально прикрыть ее наготу.

– Негоже стоять и пялиться на девочку, когда она лежит в чем мать родила, – пробурчал он и скрестил руки на груди, чтобы защититься от влаги, образовавшейся в тени деревьев.

Патрик опустился на колени и инстинктивно взял ее холодную руку в свою. Умерла она в одиночестве, но ей незачем ждать одной.

Через несколько дней основная шумиха улеглась. Патрик сидел напротив Мелльберга, мечтая, чтобы все осталось позади. Шеф потребовал полный разбор дела, и хотя Патрик знал причину – Мелльберг собирался годами бахвалиться своим участием в расследовании дела Хультов, – его это особенно не волновало. После того как он лично сообщил родителям Йенни о ее смерти, ему было трудно воспринимать славу или похвалу, связанные с расследованием, и он с легким сердцем передавал это Мелльбергу.

– Но я по-прежнему не понимаю этой истории с кровью, – сказал Мелльберг.

Патрик, вздохнув, принялся объяснять в третий раз, теперь еще медленнее:

– Когда Якоб болел лейкемией, ему пересадили костный мозг от деда Эфраима. Это означало, что кровь, производившаяся в Якобе после пересадки, имела ту же ДНК, что у донора, то есть у Эфраима. Иными словами, Якоб после этого имел в теле ДНК двух человек. ДНК деда в крови и собственную – в остальных частях тела. Поэтому, анализируя кровь Якоба, мы получили генетический код ДНК Эфраима. А поскольку на жертве Якоб оставил ДНК в форме спермы, этот образец содержал его первоначальный генетический код. Соответственно, коды не совпадали. По словам судмедэкспертов, статистическая вероятность того, что подобное может произойти, настолько мала, что почти невозможна. Но только почти…

Мелльберг, похоже, наконец понял его рассуждение. Он удивленно покачал головой.

– Чертова научная фантастика. Да, чего только не услышишь, Хедстрём! Ну, должен сказать, мы чертовски хорошо поработали над этим делом. Вчера мне позвонил лично начальник полиции Гётеборга и поблагодарил за отличное расследование, и мне оставалось только согласиться.

Патрику было трудно счесть все это отличным, поскольку им не удалось спасти девушку, но он предпочел промолчать. Некоторые вещи складываются как складываются, и тут уж ничего не поделаешь.

Последние дни выдались тяжелыми. Они занимались, в каком-то смысле, печальной работой. Он продолжал плохо спать, его мучили картины, спровоцированные эскизами и записями в книжке Юханнеса. Эрика взволнованно ходила вокруг него кругами, и он ощущал, как она тоже вертится рядом с ним по ночам. Но он почему-то не мог протянуть к ней руку. Ему требовалось унять это самому.

Даже движениям ребенка в животе не удавалось пробудить у него ощущение благополучия, которое они всегда внушали ему раньше. Казалось, будто ему внезапно напомнили, как опасен внешний мир и какими злыми и безумными могут быть люди. Как он сможет защитить от всего этого ребенка? В результате он уклонялся от Эрики и ребенка. Уклонялся от риска когда-нибудь пережить боль, которую он видел на лицах Бу и Керстин Мёллер, когда стоял перед ними и, чуть не плача, сообщал им, что Йенни, к сожалению, мертва. Как может человек пережить такую боль?

В самые мрачные минуты по ночам он даже обдумывал возможность бегства. Просто взять свои вещи и сбежать. Прочь от ответственности и обязательств. Прочь от риска, что любовь к ребенку станет оружием, которое приставят ему к виску и медленно спустят курок. Он, всегда являвшийся олицетворением верности долгу, впервые в жизни всерьез обдумывал возможность прибегнуть к трусливому выходу. В то же время он знал, что Эрика сейчас нуждается в его поддержке больше, чем когда-либо. Она в отчаянии от того, что Анна с детьми переехала обратно к Лукасу. Он знал это, но все равно был не в силах протянуть к ней руку.

Перед ним продолжали шевелиться губы Мелльберга.

– Да, я не вижу причин, почему бы нам не получить дополнительные ассигнования в следующем бюджете, учитывая высокую оценку, которую мы получили…

«Бла-бла-бла, – подумал Патрик. – Поток бессмысленных слов. Деньги, почет, больше ассигнований и похвала от начальства. Бессмысленные мерила успеха». У него возникло желание взять свою чашку кофе и медленно вылить горячий напиток на аккуратно прикрытую волосами лысину Мелльберга. Просто чтобы заставить его замолчать.

– Ну, твой вклад, разумеется, будет отмечен, – проговорил Мелльберг. – Я вообще-то сказал начальству, что ты оказывал мне в процессе расследования потрясающую поддержку. Только не напоминай мне об этом, когда подойдет время переговоров о зарплате. – Мелльберг захохотал и подмигнул Патрику. – Меня беспокоит только та часть, которая касается смерти Юханнеса Хульта. Вы по-прежнему не имеете представления, кто его убил?

Патрик покачал головой. Они разговаривали об этом с Якобом, но тот, казалось, искренне пребывал в таком же неведении, как они. Это убийство по-прежнему числилось нераскрытым и, похоже, таковым и останется.