Рэндалл Силвис - Прогулки на костях [litres]

Хойл снова остановился, чтобы отпить воду с лимоном.

– Дэвид, однако, все еще беспокоится не только за Абердин, но и за страну. Он пишет заметки в газету округа Карлайл. Напрямую Ройса не упоминает, однако открыто на него намекает. Ройс отвечает заметками, осуждающими поведение а-ля «дядя Том» и иное предательство. Никто не упоминал имен до тех пор, пока семья прихожан баптистской церкви не обратилась к Дэвиду за советом: их пятнадцатилетняя дочь, член группы «Молодежь черного Иисуса», якобы беременна от Ройса. Дэвид советует обратиться в полицию и выдвинуть уголовное обвинение, а также рекомендует адвокату подать гражданский иск. Процесс начинается, но длится недолго. Никаких обвинений не предъявлено, и семья уезжает из города, не оставив адреса для пересылки документов. И здесь Дэвид дает волю своему возмущению. Он открыто осуждает Ройса в своей заметке. Ройс обвиняет его в клевете и оскорблении личности. В Чикаго и Эвансвилле полно адвокатов и активистских организаций, готовых ему помочь. Несколько таких организаций, хорошо финансируемых и не лишенных политического влияния, добились увольнения Дэвида с позиции преподавателя. По сей день он продолжает защищаться от судебных исков Ройса, а финансовые резервы, в свою очередь, продолжают уменьшаться. Что и возвращает нас к настоящему моменту.

Тут Хойл взял меню:

– Ой, сегодня подают телятину чили! Одно из моих любимых блюд.

Висенте, как объяснил Хойл, не хотел навязывать полицейским предвзятое мнение о возможном участии Эли Ройса в убийствах, поэтому и не стал упоминать в досье свою личную историю с Ройсом. Также Висенте опустил информацию о летней программе чтения, которую Розмари Туми вела в течение одиннадцати лет, пока группа Ройса «Молодежь черного Иисуса» не добилась ее закрытия благодаря шумным протестам. Эти протесты требовали введения совершенно отдельной программы только из произведений чернокожих писателей и поэтов. Также речь шла об удалении из первоначальной программы таких произведений, как «Приключения Гекльберри Финна» и «Убить пересмешника» из-за расовых оскорблений и пропаганды превосходства белых, «451 градус по Фаренгейту» за изображение горящей Библии, «Унесенные ветром» за прославление рабства, и всех книг Чарльза Диккенса за его поддержку колониализма и рабства во время Гражданской войны в Америке.

Туми дважды звонила Ройсу и один раз обращалась лично с предложением включить в программу несколько романов по своему выбору, но он отказался. Она предложила ему выбрать время для проведения своей собственной программы для интегрированной аудитории. Но видимо, его единственный интерес состоял лишь в закрытии ее программы, чего и добилась «Молодежь черного Иисуса» весьма эффективно своими воинственными протестами, которые отпугнули ее посетителей.

– Ну что ж, с двумя отступниками ясно, остался один, – ответила на это Джейми. – А что вы имеете против него?

– Личных счетов у нас никаких нет, – сказал Хойл. – Хотя я и ненавижу такой типаж людей. Самовлюбленные оппортунисты, которые провоцируют чисто ради провоцирования, намеренно раскалывают общество, предпочитают конфронтацию компромиссу и охотно оправдывают любого убийцу, насильника, мародера или другого преступника только исходя из цвета кожи.

– Но ничего личного, – уточнила Джейми.

– Верно. Я ненавижу его чисто из идеологических соображений.

Демарко молчал какое-то время. Теперь он смотрел в свой стакан с кофе, лед растаял, отчего цвет стал не таким насыщенным.

– Мотив как минимум неясен. Известный бабник, но не только среди несовершеннолетних. Все происходило, по-видимому, по обоюдному согласию. Никаких зафиксированных случаев физического насилия. Никаких улик, связывающих его с преступлением.

Хойл оглядел зал в поисках официанта, поймал его взгляд и подозвал жестом.

– Шесть малиновых макарун, пожалуйста. С собой.

Официант кивнул и посмотрел на полицейских.

– Нам ничего, спасибо, – сказала Джейми.

Демарко продолжил смотреть на свой кофе, глаза сужены, губы сжаты.

– Однако же его доступ к церкви предполагает возможность, – сказал Хойл.

– Что ничего не значит без мотива.

– Сэр, – сказал Хойл, – могу я намекнуть, что…

В этот момент Демарко вздернул голову и встретился взглядом с Хойлом.

– Могу я намекнуть, сэр, что мы потратили два дня на то, чтобы объездить два округа из-за этой вашей с Висенте охоты на монстров. Да, Аарон Генри – зарегистрированный педофил. Да, Чед Макгинти – первоклассный подонок. Но ни один из них не может быть связан с этими убийствами. Чем же вы и ваша группа занимались в течение последних сколько там лет?

Хойл смущенно улыбнулся, его щеки чуть покраснели.

– Разве неуловимые улики не характерны для глухарей?

Несмотря на то, что Джейми все еще потирала его бедро, Демарко отодвинулся от стола и встал. Он зашагал к приближающемуся официанту и пересекся с ним на полпути к их столику. Они тихо обменялись репликами, затем Демарко вручил молодому человеку две двадцатки, забрал коробку с макарунами и вернулся к столу.

– Наслаждайтесь десертом, доктор, – поставил он коробку перед Хойлом. Затем взглянул на Джейми, которая уже поднималась из-за стола. Он лишь слегка коснулся ее руки, тем самым отворачивая от стола. Двигаясь очень осторожно, он проводил ее до двери. Когда им в лицо ударил солнечный свет, она отстранилась от его руки.

– Какого черта, Райан? – она встала так, чтобы он не мог пойти дальше. – Кто тебя так взбесил?

– Висенте, Хойл… все трое.

– Они попросили нас о помощи. Они хотят правосудия для всех этих девушек, но не знают, что делать дальше. Каким образом тебя это бесит?

Он ничего не ответил, лишь продолжал смотреть куда-то поверх ее головы. Она обхватила его подбородок и нагнула его голову так, чтобы встретиться с ним взглядом.

– Кто на самом деле тебя взбесил?

Он отвернулся куда-то вбок от нее.

– На кого ты тут злишься? – спросила она, но он все еще не смотрел на нее.

– С тех самых пор, как я вышла из «Кэппи», ты был на взводе. До этого нет, но прям сразу после. Так почему бы тебе не сказать то, что ты хочешь?

Он застыл как вкопанный, глаза абсолютно отстраненные, лицо пустое, как чистый лист.

– Подросток, – наконец произнесла она, отпустила его и, развернувшись, широко зашагала к машине.

Подойдя к машине, она осталась стоять на тротуаре даже после того, как он забрался внутрь и открыл ее дверь, завел двигатель и включил кондиционер. Она стояла и смотрела на улицу, не видя ее. Она видела гнев и ревность, разлад и потерю. Она презирала первое и боялась последнего. На какое-то мгновение ей захотелось, чтобы Демарко был другим человеком, тем, кто ставит любовь превыше всего. На какое-то мгновение он даже проявил к этому потенциал, был нежным и чувственным и вроде бы даже внимательным к тому, что они делали вместе.