Андреа Камиллери - Следы на песке

– В любом случае я решила остаться в Монтелузе еще на три-четыре дня – по-моему, я уже вам говорила. Надеюсь, мы еще увидимся. До завтра, Сальво.

Комиссар помылся и устроился ужинать на террасе. Аделина приготовила салат из осьминожек – хватило бы человека на четыре – и огромных королевских креветок, осталось заправить маслом, лимоном, солью и черным перцем.

За ужином в голове крутились мысли о какой-то ерунде.

Он встал, набрал номер Ливии.

– Почему ты не позвонил вчера вечером? – первым делом поинтересовалась та.

Стоит ли рассказывать ей, что он напился вместе с Ингрид и напрочь забыл о звонке?

– Никак не мог.

– Почему?

– Занят был.

– С кем?

Вот пристала!

– Как это – с кем? С моими людьми.

– И чем вы занимались?

Это его окончательно выбесило.

– Устроили соревнование.

– Соревнование?!

– Кто круче соврет.

– И ты, конечно, победил. В этом спорте тебе нет равных!

Началась привычная, успокаивающая ночная болтовня.

Звонок отбил у него желание ложиться спать. Он снова сел на террасе, стараясь отвлечься, думать о чем-нибудь, кроме Ливии и истории с конем.

Ночь была спокойной и темной, полоска моря еле различима. Вдалеке горел фонарь, который из-за темени казался ближе, чем на самом деле. Вдруг он ощутил между нёбом и языком вкус только что пожаренной в масле камбалы. Сглотнул слюну.

Ему было десять, когда дядя в первый и последний раз взял его с собой на ночную рыбалку с фонарем, целый вечер потратив на уговоры жены.

– А вдруг малыш упадет в море?

– Да что тебе в голову лезет? Упадет – достанем. Нас ведь двое будет, я да Чиччино!

– А вдруг замерзнет?

– Ты дай нам свитерок. Замерзнет – наденем.

– А если спать захочет?

– Поспит на дне лодки.

– Сальвуццо, а сам-то ты хочешь на рыбалку?

– Ну…

Да он ни о чем другом и думать не мог каждый раз, когда дядя собирался на рыбалку! Наконец тетушка уступила, завалив их тысячью советов.

Ночь, помнится, была точь-в-точь как эта, безлунная. С моря можно было разглядеть каждый огонек на берегу.

Через некоторое время Чиччино, моряк лет шестидесяти – он сидел на веслах, – сказал:

– Зажигайте.

Дядя зажег фонарь. Тот горел ярким голубоватым светом.

Песчаное дно моря словно внезапно приблизилось к освещенной поверхности воды, он увидел замершую стайку рыбешек, уставившихся на слепящий свет фонаря.

Прозрачные медузы, две рыбы, похожие на змей, ковылявший по дну краб…

– Не наклоняйся так сильно, в море вывалишься, – тихо сказал Чиччино.

Мальчик был так зачарован зрелищем, что даже не понял, как низко наклонился из лодки – временами лицо касалось воды. Дядя стоял на корме с десятизубым гарпуном на трехметровом древке, привязанным к запястью трехметровым шпагатом.

– Зачем, – спросил он Чиччино тоже шепотом, чтобы не распугать рыбу, – в лодке еще два гарпуна?

– Один для скал, другой для открытого моря. У одного зубья прочнее, у другого – острее.

– А тот, что в руках у дяди?

– Гарпун для песка. Он хочет наловить камбалы.

– А где она?

– Прячется в песке.

– А как он видит рыб через песок?

– Они чуть шевелятся, и глаза у них как две черных точки. Присмотрись и тоже увидишь.

Он напряг зрение, но не разглядел черных точек.

Лодку качнуло, послышался плеск гарпуна, с силой рассекшего воду, и голос дяди:

– Поймал!

На конце лески бешено билась большая, с его руку, камбала. Часа через два, поймав с десяток крупных рыбин, дядя решил передохнуть.

– Проголодался? – спросил мальчика Чиччино.

– Немного.

– Приготовить поесть?

– Да.

Чиччино сложил весла, достал из сумки сковороду и газовую горелку, бутылку масла, кулек с мукой и еще один, поменьше, – с солью. Он ошарашенно смотрел на эти приготовления. Как можно есть среди ночи? Тем временем Чиччино поставил сковороду на газ, налил немного масла, обвалял в муке две рыбины и принялся жарить.

– А ты? – спросил дядя.

– Потом. Слишком большие попались, три в сковороду не лягут.

Пока они ждали еду, дядя говорил, что при ловле гарпуном трудность заключается в преломлении. Но он понял только, что тебе кажется – рыба вон там, а на самом деле она гораздо дальше.

Аромат жарившейся камбалы возбудил аппетит. Он съел свою рыбину, держа ее на клочке газеты, обжигая рот и руки.

Прошло сорок шесть лет, но ему так и не довелось еще раз почувствовать тот вкус.

«Миланцы убивают по субботам» – так называлась книга рассказов Щербаненко, которую он читал много лет назад. Убивали они по субботам, потому что в остальные дни были слишком заняты работой.

«Сицилийцы не убивают по воскресеньям» – подходящее название для ненаписанного романа. Потому что сицилийцы по воскресеньям с утра идут всей семьей на мессу, потом навещают пожилых родителей и остаются у них на обед, после обеда смотрят по телику футбол, а вечером всей семьей идут есть мороженое. Где тут выкроишь время на смертоубийство?

Комиссар решил, что можно наведаться в душ позже обычного: он был уверен, что Катарелла не потревожит его звонком.

Встал, открыл балконную дверь. Ни ветерка, ни облачка.

Прошел на кухню, сварил кофе, налил две чашки, одну выпил на кухне, вторую отнес в спальню. Взял сигареты, зажигалку и пепельницу, разложил на тумбочке, устроился в постели полулежа, подложив под спину пару подушек.

Выпил кофе, смакуя каждый глоток, закурил и затянулся с особым наслаждением. Наслаждался, во-первых, вкусом сигареты после кофе, а во-вторых, тем, что нет рядом Ливии, потому что, когда она дома, в таких случаях неизбежно следует угроза: «Или ты немедленно тушишь сигарету, или я встаю и ухожу. Сколько можно говорить: не хочу, чтобы ты курил в спальне!» Приходится повиноваться. А сейчас хоть целую пачку выкури – и плевать на весь мир.

– Может, стоит уже немного подумать о расследовании? – спросил его внутренний голос.

– Слушай, оставь эту тему хоть ненадолго! – возразил он сам себе.

– Для настоящего полицейского воскресенье – такой же рабочий день, как остальные!

– Даже Бог отдыхал на седьмой день!

Прикинувшись глухим, Монтальбано продолжал дымить. Докурив, он растянулся на кровати, прикрыв глаза в попытке вновь задремать.

Ноздри защекотал легкий сладковатый аромат, вызвавший образ голой Ракеле, нежащейся в ванне…

Он понял, что Аделина не сменила наволочку, на которой позавчера спала Ингрид, и тепло его тела высвободило аромат ее кожи. Комиссар продержался пару минут и поднялся с постели, чтобы избежать напрасных волнений плоти.

Ледяной душ разогнал дурные мысли.

– Почему же дурные? – вмешался внутренний голос. – Они приятные и даже желанные!

– В вашем-то возрасте? – лукаво возразил ему Монтальбано.