Владимир Турунтаев - Имитация

У Иконникова была редкая профессия юстировщика, и в рабочее время он ремонтировал сложнейшие измерительные приборы, иные из которых показывали точность в десятые и даже сотые доли микрона.

Однажды на заводе вышел из строя единственный станок, предназначенный для шлифовки сложных поверхностей. Купленный за большие деньги в Германии, этот станок давал исключительную точность, но пришло время, и он выработал ресурс, какой ему определила фирма, а ремонту этот станок не подлежал — так было написано в инструкции.

Заводские инженеры заключили, что станок после ремонта не сможет давать необходимую точность. Все же Иконников отремонтировал его да так, что точность обработки стала еще выше.

А по ночам Иконников сотрясал стены и потолок комнаты диким, захлебывающимся и стенающим храпом.

Но особенно не любил Валентин те выходные дни, когда Иконников не ходил на завод. А это случалось, когда он принимал женщину. Небольшого росточка, пышногрудую, с яблочно-круглым кротким лицом.

Появившись на глазах Валентина впервые, когда Иконников, полулежа в постели, наблюдал за футбольной баталией, она поздоровалась чуть слышным голоском, скинула у порога туфли, бочком, маленькими быстрыми шажками прошла с хозяйственной сумкой к столу и принялась выставлять кульки и стеклянные банки со всевозможной снедью.

Все это время Иконников не отрывал глаз от экрана. Лишь когда женщина разложила еду по тарелкам, которые по-хозяйски извлекла из тумбочки вместе с чекушкой «Российской», он снял наушники, крякнул, потер руки и, перебравшись с кровати к столу, приступил к трапезе, краем глаза все же поглядывая в телевизор. Пока он пил-ел, женщина сидела сбоку, подперев голову рукой и молча смотрела на него преданными глазами.

Покончив с трапезой, Иконников набросил на туго натянутую под потолком веревочку две простыни, закрепил их прищепками, и Валентин оказался как бы в отдельной комнате, светлой и довольно просторной, так как простыни свисали по другую сторону стола. Иконников с Любашей притихли на своей кровати, до слуха Валентина доносился лишь их неразборчивый шепот, похожий на шелест листвы в безветренный летний день.

Валентин уж было задремал, как вдруг кровать за простынями тяжело заскрипела, словно Любаша с Иконниковым менялись местами, затем опять на некоторое время установилась шелестящая тишина. Затем на фоне тихого прозрачного шелеста возникли новые звуки: размеренное, постепенно убыстряющееся поскрипывание кроватных пружин. Сообразив, что за действо совершается за простынями и устыдившись, что не догадался раньше куда-нибудь уйти, Валентин вскочил со своей кровати, схватил со спинки стула пиджак и бросился вон из комнаты.

До позднего вечера, до того часа, когда, согласно правилам, гости обязаны покинуть общежитие, он бесцельно шатался по улицам города, а вернувшись в общежитие, застал Иконникова храпящим в одиночестве. Аккуратно сложенные простыни висели на спинке стула.

С того раза, если Любаша являлась в его присутствии, Валентин куда-нибудь поскорее уматывал, не дожидаясь, когда Иконников примется развешивать простыни.

Как-то придя вечером с завода, Иконников сообщил Валентину, с довольным видом потирая руки:

— Достал нержавейку, которая поддается закалке! Коньки Анютке сделаю, получше английских будут!

Анютка, дочь Любаши, в пятнадцать лет была уже мастером спорта по фигурному катанию. Незадолго перед тем она вернулась с международных соревнований — кажется, из Болгарии, — где заняла второе место. Иконников ревниво следил за ее успехами. Узнав, что тренер Анюткиной соперницы какими-то неисповедимыми путями достал для своей воспитанницы «Катьки» английские фирменные коньки, на каких катаются исключительно чемпионы мира и Европы, он не поленился съездить за город на спортивную базу, где тренировалась Анюткина соперница, поглядел на заморские коньки, повертел их в руках, и этого оказалось достаточно, чтобы в его уникальном мозгу запечатлелись их точные размеры и конфигурация.

— Немного не так сделаю, — поделился он своими соображениями с Валентином. — У тех слабоват нижний толчковый зубец. Куцый какой-то, а он при толчке должен капитально врезаться в лед. Если просто удлинить, может вибрация быть. Значит, этот зубец надо крепким сделать, а для этого придется изменить конфигурацию лезвия…

— Тогда это уже другие коньки будут, не фирменные, — заметил Валентин.

Иконников согласно покивал:

— Другие, другие будут, я и говорю. Лучше тех.

Как-то Валентин спросил:

— Паш, а ты блоху подковать сумел бы?

Иконников воткнул в него маленькие острые глазки, осуждающе поморгал и спросил:

— А на кой хрен? Я вон медикам инструмент один делаю — нигде в мире такого нет. Для операций на головном мозге. Ты понял?

Коньки Иконников сделал. Анютка, по его словам, была на седьмом небе, прыжки получались что надо, но превзошла ли она свою соперницу «Катьку», этого Валентин уже не узнал: вскоре Иконников, собравшись в одночасье, даже не попрощавшись с соседом, выбыл из общежития в неизвестном направлении.

«Ника» размещалась в полутораэтажном кирпичном здании с высоким, выходившим на улицу крыльцом, которым, судя по нетронутому снегу на его ступенях, давно никто не пользовался. Все следы — и людей, и машин — вели во двор, забранный со стороны улицы высокой металлической оградой с воротами и калиткой. Во дворе, по крайней мере на видимой его части, не было ни души.

Калитка оказалась запертой. Валентин поискал глазами кнопку звонка и, не найдя, хотел постучать по железной обшивке кулаком, но в этот момент из-за дальнего угла здания вышел высокий парень в черном полушубке. Приблизившись с той стороны к калитке, он уставился на Валентина тусклыми серыми глазами.

— По какому делу?

— По личному, — сказал Валентин. — У вас тут Иконников работает? Пал Степаныч. Надо повидаться.

— Договаривались? — лицо парня оставалось непроницаемым.

— Нет. Скажи ему: Валька, мол, Карташов из Торска.

Парень извлек из кармана телефончик, раскрыл, набрал короткий номер и кому-то сказал:

— Павла Степаныча какой-то Валька спрашивает. Говорит — из Торска… — Получив ответ, сказал неожиданно доброжелательным тоном:

— Ты это… Подходи сюда к пяти часам, ладно?

В пять часов ворота были широко раскрыты, и на выезде со двора стоял сверкающий светло-серый «Мерседес» с темными стеклами, а возле него трое амбалов, среди которых был и тот, уже знакомый. Он приветливо махнул Валентину рукой, приглашая в свою компанию. Но в этот момент все амбалы вдруг зашевелились, один обежал вокруг машины, открыл заднюю дверцу и застыл неподвижно.